Неброский тусклый кобальт старых чашек чайных
под шёлковым карминным абажуром
приветил ускользающей натурой
меня, забредшего в соседний сад случайно.
Ступени скрипнули, и тут же предо мною
вдруг изменилось время и пространство,
веранды скромное старинное убранство:
как будто кто-то властною рукою
отгородил весь этот сад стеною
от прочего и чуждого здесь мира,
где ходят люди, поезда, часы -
а здесь заблудший муравей на тающем кусочке сыра
в предвосхищении большого пира
от счастья замер…
Потеряли свой баланс весы
моих прошедших лет и будущих рассветов:
она вошла,
и чайных глаз лучистое тепло
на жизнь в том маленьком миру проистекло,
заполнив всё потоком нежности и света.
В нём ришелье тончайшей хрупкой тени
дрожащего от ветра абажура
немыслимо-причудливым ажуром
коснулось плюша стула и над ним – хитросплетений
вьюнов лиловых по решётчатым перилам…
Она была нездешней, словно ниоткуда,
а я молчал, боясь нарушить это чудо -
и не было ему ни срока, ни мерила.
То было самым хрупким из божественных лекал,
не знающим забвенья мрака и пороков дна,
и холода безвестности обратной стороны зеркал:
то сокровенное, что я давно искал, -
она…
Мне стал подвластен день - как воплощённый хаос мира,
и хоть не мог тогда я будущее предсказать -
но, как вино причастия покоится на дне потира,
я погрузился в глубину, которую таили эти чайные глаза...
***
фото - Michail Charles