Горящий табак отслаивался от сигереты, как годы от жизни
И тлеющий пепел вперемешку с дымом подхватывал ветер,
Бил их о штукатурку столетьями хмурой гримасы отчизны,
Разбивал и рассеивал, чтоб в чьем-то ботинке он смерть свою встретил.
Он впитается после в бетонную серость дрянного асфальта
И сгинет навек, без надежды призвать хоть кого-то к ответу.
Память о нем ограничена кратким кульбитным сальто
Брошеной оземь, бездумно небрежно, культей сигареты.