Всяк о своём, а я всё о деревне.
Забуду если, то она умрёт…
Деревня называлась Пробужденье.
Давным-давно в ней густо жил народ.
Потом, стремясь, наверно, к доле лучшей,
Рванут людские орды в города,
Как будто их там ждут… Тяжёлый случай…
Но это много после, а тогда
Деревня жизнь свою не проживала,
Она жила, и как ещё жила!
Крестьянам испокон платили мало,
Но был достаток всё же на столах,
Воистину: блажен, кому хватает…
Край печки в чугунке томятся щи,
Хмельной закваски – хлеба караваи,
Ещё не отдышавшись от печи,
Под вафельным пригрелись полотенцем…
Как из сырой темницы в божий свет –
Из погреба – соленья, полки в сенцах
Тесны едой, чего там только нет…
А не было соблазна пресыщенья,
Что, как известно, близит наш финал.
Деревня называлась Пробужденье,
Зачем и почему, никто не знал…
***
Деревня называлась Пробужденье.
Гадали даже дети: отчего?..
Но вид окрест был сказочным виденьем,
Где «лес и дол», природы волшебство…
С холма, где пять домов в рядочек встали,
Сбегала тропка узкой змейкой вниз.
Как выводок, отбившийся от стаи,
Стояла та пятёрка крепких изб.
К холму – село дугою притулилось,
А дальше был колхозный огород,
Без сторожей, оград… (Скажи на милость…
Теперь-то всё как раз наоборот…)
…Направо – помидорное раздолье,
Разгул томатный, нет ему концов,
Налево – распластались в поле вольно
Распяленные плети огурцов,
А прямо, в аккурат посередине,
К реке Самарке торный путь пролёг,
Утоптанный до каменной твердыни
Подошвами босых ребячьих ног.
…Бежать к реке, попутно с хрустом хрумкать
Пупырчатый зелёный огурец,
Взять жёлтый помидор, как солнце – в руку,
Разъять и съесть ту сладость… О, Творец!..
Какой десерт сравнится с этим чудом,
Разлом плода – в кристаллах «снеговых»…
Я, может, в жизни многое забуду,
Но этот вкус живее всех живых…
А солнце, что палит немилосердно,
Озноб перекупавшихся уймёт
Не вдруг, но снова, снова самой первой
Так здорово – помчаться со всех ног,
Оставив одежонку под кустами,
Нырнуть под крики: «Глубину измерь!»
…Какой теперь моя Самарка стала?
Чьё детство в ней купается теперь?..