Война

Олег Сешко
Чёрные птицы бродят по звёздным швам,
ищут остатки всеми забытых свастик.
Ты прилетела. Здравствуй, мой милый вамп.
В небе полно любви, не хватает страсти.
Молча снимаешь крылья в который раз,
пахнешь солёной степью, полынным соком.
Что же ты в эту небыль-то забралась?
Бог, он какой? Обычный. Да Бог с ним, с Богом.
Я отошёл от прошлой своей войны,
ты прилетаешь реже ко мне и реже,
мы, говоришь, любить с тобой не вольны,
плачешь, как будто бритвой по сердцу режешь.
Мне надоела злая твоя родня,
я возродился, снова – большой и сильный.
Утро уносит прочь тебя от меня,
может, и мне такие же сделать крылья?
Толку томиться в комнате у окна,
каждый безумный день заполняя ветром.
Там, за холмом, другая моя война
крылья за просто так предлагает смертным.

***
Эта судьба за красной твоей чертой.
Значит, за Родину всё-таки стоит драться?
Жизнь может быть убойной и холостой,
всякую примем запросто без квитанций.

Брось на весы, шагай к своему врагу.
Пуля, осколок? Штык по душе? Граната?
Крылья примерить хочешь – я помогу,
если по силам быть на земле крылатым.

Если способен выпить чужую боль,
вывернуть душу, стать навсегда забытым.
Видишь, колючий сумрак оплёл забор,
сыплется в землю горе назло молитвам.

Там, за колючкой, каждый уже крылат,
их я среди живых и не числю вовсе.
Страшно тебе? Иди и умри, солдат.
Бойся отсрочить смерть, умереть не бойся.

Бойся бесовской шубы с её плеча.
Стоит примерить – поздно трубить тревогу.
Впрочем, лояльность к жертвам и палачам –
то, что обычно люди прощают Богу.

***
Ночь торговала жизнями на развес,
брать не хотели: что в них – сплошные беды.
Вышел из тьмы на площадь голодный бес
в старых, как наша память, дырявых кедах.

– Ух, ты! Какие запахи – боль и страх!
– Эти приправы к жизням полезней прочих!
Лузгались, будто семечки на зубах,
тысячи неприкаянных одиночеств.

После, наевшись до сыта, до икот,
пил с лопуха росу, смаковал по капле.
Вдруг неземной печалью свело живот,
петь потянуло, выть и реветь по-бабьи.

Стыли дождинки в мареве ледяном,
где-то внутри пылала чужая благость.
Он бы назвал всё это кошмарным сном
если бы, чёрт возьми, не сумел заплакать.