Ежевечерне розовощёкий бог целует любимую землю
В снежном платке - зимой, весной – под хмельком, пастбища и целину,
От щедрот своих солнцеголовый дарует и приношенья приемлет
Скифским золотом, криком беркута, тверди отрезом в ширину и в длину,
И в глубину, где мёртвым поёт Коркыт, где ждёт Мефистофеля Фауст,
Медной горы хозяйка пленила семь горняков, копают заветный клад.
Рыбоглазый Арал высыхая как белый флаг поднимает парус,
И Великая Степь вздыхает. Вдох – к дождю, выдох – пауза – глад.
Переселенье, переливанье крови - вдох – к сердечку, в столицу -
Алма-Атинский Брод, царь-жила, бьётся, выдох, шкурит клёшом гранит,
Сводит-разводит, как карты тасует-тусует жузы, роды и лица,
Двадцатилетний стиляга бежит на Бродвей по Сталина-стрит
В Оперный. Снег. Вороны. ЗИЛы. Колонны. Аида. Сверкают ресницы
Mамины. Хор. Сблизились две головы. „Cбежим?“ – отец подпевая острит.