Холод лета в руке
в продолжении слова за посохом,
ковыляющей к снам твоим, веры -
слёзы правды о боли за всё,
что уснуть не дает:
я живой манекен,
совладавший с твердеющим воздухом
у распахнутой две'ри
в мир вдвоем.
Прав был дождь -
это небо когда-то закончится,
эти солнца сольются в одно
перед тем, как угаснуть.
В зорях -
ты сойдешь
недоснившимся сном в одиночество,
истечешь ровной мутью по дну
и расскажешь о пресном
морю -
иллюзорно, как штиль,
в самых долгих сошествиях
с самых тихих покоев ума
по песчаным исходам
в немощь.
Сердце бросится кликать дожди
под пустые предчувствия...
Тьма
отразит по безжизненным водам
небо.
Да -
это грань, и поэзия, впроголодь,
ковыляет к слиянию солнц
обесцвеченной тризной
света,
это всё, о чем знает вода,
чтоб песочек побаловать
и молчать в унисон
тишине, где меня в твоей жизни
нету.
Это всё,
что твоей пустоте только грезится,
это всё, что останется там,
где кончается небо - как следствие
граней.
Наши жизни, плывущие в сон,
в них не просятся,
и поэзия вовсе не храм,
а всего лишь с ума недосшествие
по всего лишь стихам -
в раны.
Прав был дождь -
небо там, где кончается видимость
и рождается то,
что сейчас освещает луну,
не будучи с нами...
Снова
ты падёшь
за каштановой мглой в его длительность
и растаешь за каждой мечтой
в бесконечном плену,
в самом вещем и ветреном храме -
слова.
Да -
это грань, что гранится не солнцами,
а ветрами, что им рождены
где-то между песков с жемчугами
и прозрачной предтечей
воска,
это та высота,
где становятся грёзами
все молчанья твоей тишины,
обретающей с нами
все сошествия наших созвучий
в сказку.
Дрожь листвы -
в сонных станций немое свечение,
радость встречи печаль не забудет:
за усталостью лет,
где кончается небо, я верю в покой -
в твои сны,
в ночь под утро молчанием
ухожу за дождем, за которым наступит
время строк, обнажающих свет
тьмой.