Вот и сказалась дурная привычка
свистеть.
Все что могли, притянули священной свирелью.
Холод собачий
и дробь оловянных костей,
ветхое право дрожать в однобортной шинели.
Враг разбухает
на панских запасах дрожжей,
таинство плоти божественно,
хоть уязвимо.
Выгнуть суставы в объятиях феи Драже —
акт на пределе бессмертия
и пантомимы.
Олово, кто бы поверил, бывает ранимо,
не отличаясь искусно изъятым ребром,
гибкой повадкой
мыслителя и человека:
вышел на воздух
и в бочке сидит с фонарем,
или очнулся и бродит,
вишневый эль греко.
Или запрыгнул на головы и ни гу-гу,
будто всю жизнь сапогами на чьем-нибудь теле.
Пусть позвоночные головы
гнутся в дугу.
Если б не этот назойливый
запах свирели.