ЗДРАВСТВУЙ, НЕБО!
Девочка с мамой и папой едет к бабушке. Такая редкая удача, когда даже в недальней дороге у тебя есть свой дом: с дверью и окном, диванчиками и столиком. И это – купе! Поезд поёт тебе песенки и за уши тащит на весёлую верхнюю полку, откуда виден его длинный-предлинный хвост, когда железная дорога решит сделать неожиданный поворот. Конечно, зелёные волосатые гусеницы, живущие на иве, гораздо длиннее, и каждый раз, проходя под деревом, ты убеждаешься, что они там уже не живут, потому что перебрались к тебе на голову или за шиворот. С визгом и воплями, махая мельничными крыльями, в которые вдруг превращаются твои руки, ты пытаешься избавиться от новых жильцов и даёшь себе честное слово больше никогда не болтаться под ивой. Но через минуту об этом забываешь и случайно обнаруживаешь мохнатое чудовище в кармане или в рукаве. Поезд туда точно не заползёт, потому что там нет железной дороги. А чтобы от строгих взглядов и суровых замечаний улизнуть наверх, надо некоторое время грустно-грустно и неподвижно сидеть с опущенной головой на скучной нижней полке и сосредоточенно сверлить глазами пол. Вероятно, тогда на твоём лбу появляются три волшебных слова «ШАЛИТЬ НЕ БУДУ», и мама, даже не догадываясь, сама предлагает тебе и необитаемый остров, и сказочный рай, и целый космос в виде верхней полки купейного вагона пассажирского поезда. Но сейчас залазить туда девочке почему-то не хочется. В купе напротив неё сидит маленькая сухонькая старушка с морщинистым лицом, седыми волосами и тоненькими чёрточками вместо носа и рта. Она занимает так мало места, что кажется бестелесной. Бледная кожа делает старушку прозрачной и сияющей. Девочка видела миллион старушек, но таких не попадалось ни разу. Одета она во всё чёрное: в жакет с большими глянцевыми пуговицами, длинную юбку, лаковые туфли на шнуровке с узкими, загнутыми кверху, носами и круглую шляпку-таблетку. Шляпке недостаёт только изящного бантика, или чёрного пёрышка, или маленькой вуали, но сказать этого девочка не может: страх показаться невоспитанной «зашивает» её разговорчивый рот. Она совершенно, ну ни капельки не знает, как общаются с подобного рода бабушками. Она видела других бабушек: переводила их по зебре через дорогу, до квартиры подносила их нагруженные авоськи с ароматным батоном и бутылками молока и кефира, подавала палочку, выроненную из их слабых дрожащих рук, но с такими необыкновенными, которых девочкин папа вносит в вагон, потому что подняться по лесенке они не могут, говорящими на понятном языке красивые и непонятные слова, нет, девочка совсем не знает, что делают с такими бабушками. Но она давно поняла, что без умолку трещат только воробьи, сороки и глупцы и ничто так не украшает человека, как молчание. Оно делает тебя глубоким и многозначительным. Только молчать надо с умным лицом! И девочка молчит, правильно и очень серьёзно, зацепившись взглядом за стоящую в уголке бабушкину металлическую палочку. И она тоже чёрная. Девочка молчит и совсем не болтает ногами. А особенная бабушка даже сидя не выпускает из прозрачно-белых, со вздувшимися синими венами, маленьких морщинистых рук чёрную дамскую сумочку с серебристой застёжкой. От долгого ношения краска на ручках сумочки стёрлась, и, когда бабушка держит сумочку в руках, это не так заметно. Смотреть на её старушечьи руки больно, а не смотреть невозможно. Всей мощной корневой системой в них врос столетний дуб, и его верхние узловатые корни вылезли наружу, как вылезают они из земли, и изуродовали бабушкины руки. Бабушка открывает сумочку и что-то ищет. Девочка нисколько не удивится, если вдруг оттуда она извлечёт старого чёрного ворона. Но вместо него она достаёт белый кружевной платок, подносит его к лицу и зачем-то вытирает нос. Девочка, разумеется, разочарована, да и на фоне чёрных бабушкиных вещей этот единственный белый предмет выглядит сиротливо и чужеродно. Правда, скатерть на столике в купе тоже белоснежная. Один её угол завёрнут наверх, и на ней стоят два пустых стакана в высоких серебристых подстаканниках и в каждом – по чайной поющей ложке. Тронется поезд – и ложечки заведут свою тоненькую весёлую песенку, знакомую весенней капели и хрустальному колокольчику, и замолчат, когда в стакан бросят щепотку чая и из блестящего самовара в коридоре нальют кипятка… Бабушка говорит без умолку. Она, конечно, не воробей (хотя роста воробьиного), не сорока и не глупышка. Просто она давно ни с кем не разговаривала: то ли не находилось нужного собеседника, то ли не было нужды в бабушкиной мудрости, и теперь ей захотелось говорить. Она долго живёт на свете. А кто долго живёт, тот видел много удивительного, и ему надо непременно делиться удивительным со всеми. И бабушка говорит языком, каким заслушиваются и взрослые, и дети и каким говорил Андерсен. Едва ли она знает датский, да и необходимости в этом нет: и девочка, и мама, и папа отлично понимают русский. Но таким особенным языком написаны сказки Андерсена. Каждое слово она произносит бережно и почтительно, словно слова – живые существа, и при общении с ними надо благодарно кланяться каждому в отдельности. Так размеренно и торжественно, медленно и важно плывёт пароход. Он плывёт, а ты сидишь на берегу и неотрывно смотришь на него и, растворившись в своих мыслях, уже не видишь. А пароход плывёт, и, кажется, так будет всегда. И вдруг ты выныриваешь из себя, а вместо парохода – маленькая белая точка на ясном горизонте. И совсем невозможно вспомнить, о чём ты думал всё это время, пока он плыл мимо… Бабушка говорит – и спина её выпрямляется, лицо розовеет, морщины разглаживаются, и руки уже не кажутся такими старческими. И девочке тоже хочется так говорить: размеренно и торжественно, медленно и важно, красиво и певуче. И когда она вырастет, станет учительницей, как бабушка из купейного вагона. Честное слово, девочка много об этом думала. И у неё есть школьные тетрадки, в которых она сначала пишет за ученика, а потом – за учителя. И стеклянная дверь её комнаты с розовой клеёнкой в рыбах давно превратилась в школьную доску и, пока дома нет родителей, вся исписана белым мелом, а умные рыбы уже знают весь алфавит и счёт до двадцати и вежливо молчат, храня их общую с девочкой тайну. Но прежде чем быть учителем, надо стать учеником… А бабушка из купейного вагона когда-то вела уроки географии в школе. Удивительная эта наука изучает всё на свете: страны и моря, острова и континенты, океаны и ледники, горы и пещеры, реки и озёра, города и сёла. А точнее, их расположение. И ты, не выходя из дому и даже не вставая с любимого кресла, путешествуешь по всему миру, стоит только открыть атлас! И старенькая учительница рассказывает, для чего нужны путешествия и чем отличается глобус от карты, сколько океанов на Земном шаре и как они называются, какой из них самый большой и какой – самый маленький, какие моря носят цветные названия и что такое джунгли, где самое холодное место на Земле и на каком континенте нет морей и рек, и что такое пустыня, и где живут райские птицы, и про Чернильное озеро в далёком Алжире, в котором нет рыбы и растений, а тёмно-синие его чернила пригодны лишь для того, чтоб ими писать… Бабушкин голос звучит у девочки внутри – не в ушах и не в голове, а в её сердце – и говорит ей то, о чём она, конечно, догадывалась, только порой очень надо, чтобы тебе это кто-то сказал вслух. И голос говорит ей о небе. Небо – это такая большая река, которая течёт у тебя над головой и всегда помнит своё русло. Как всякая река, небо иногда тоже выходит из берегов. И тогда оно проливается на землю дождём. А когда небо слишком полноводно, вниз рушится ливень. Но подобные беспокойства случаются не так часто, и ты быстро забываешь о небесной реке. А она течёт себе и течёт и не зависит от твоих мыслей и желаний. Это самая высокая и единственная река на свете, в которой живут все, кто пожелает: рыбы и птицы, цветы и звёзды, парусники и облака, ангелы и души. А на берегу небесной реки в белых одеждах сидит Господь. Он опускает ноги в воду и устремляет взгляд в невидимую точку. Может, там рождается душа, или расцветает звезда, или проплывает птица – с земли тебе не видно. А Господу совсем не обязательно видеть, чтобы знать и любить. Он так долго живёт на свете, что знает каждого в лицо и даже по имени. Потом он встаёт и тихо удаляется по своим делам. А река всё так же незаметно течёт над твоей головой и служит тебе защитой. Ты смотришь на небо только тогда, когда тебе плохо. Но можно и даже нужно завести полезную и важную и вежливую привычку: выйдя утром из дому, поднять глаза вверх, улыбнуться и сказать: «Здравствуй, небо!». И тогда внутри тебя распустятся цветы. И ты станешь маленькой душистой клумбой. И если вдруг небесная река снова ненадолго выйдет из берегов, она всего лишь польёт твои чудесные цветы, отчего они, верней, ты сделаешься счастливей и краше. Но жизнь в небе – не столько награда, сколько ответственность. Неправедные мысли и дурные поступки ещё никого не смогли там удержать. А падение с оглушительной небесной высоты всегда грозит неминуемой гибелью…
Бабушка вдруг встаёт. Девочкин папа берёт её под руку и бережно выводит из купе.
– Палочку!.. Палочку забыли! – как ошпаренная вскакивает девочка. – Возьмите… пожалуйста…
Это её первые слова за всю дорогу. Но она и не заметила, что всё время молчала. Молчала и улыбалась.
Бабушка ласково прижимает девочку к своему худенькому тельцу и тихо говорит:
– Спасибо, моё сердечко…
Она берёт из девочкиных рук свою верную подругу – чёрную палочку – и вместе с папой направляется к выходу. Девочке совсем не хочется сидеть в купе. Она стоит в коридоре, прижавшись носом к окну, и видит, как мимо неё внизу, по перрону, медленно движется бабушка. Она, конечно, не поднимет голову и не заметит девочку в окне, не улыбнётся и не помашет на прощание. Бабушке надо обязательно смотреть под ноги, чтобы не упасть. И девочка сильней вжимается в стекло. Она знает, что с приплюснутым носом сейчас похожа на поросёнка, но ей всё равно. У неё ужасно щекочет в носу и ей хочется плакать… Папа возвращается, поезд трогается, а девочка торчит в коридоре, и ей не нужна весёлая верхняя полка. Девочка думает о бабушке и о том, как она доберётся до дому, с кем она живёт и кто её переводит через дорогу, таскает авоськи с батоном, молоком и кефиром и подаёт случайно выроненную из рук палочку, и про Господа и его небесную реку с рыбами и птицами, цветами и звёздами, парусниками и облаками, ангелами и душами, и про волшебную клумбу внутри себя…
– Прибываем! – пробегает по коридору молоденькая проводница, заглядывая в каждое купе. – Конечная! – с улыбкой говорит она девочкиной маме.
– Да-да, спасибо… – оживляется мама.
Втроём они выходят на перрон. Девочка поднимает глаза вверх – на неё пристально глядит глухой металлический навес с орущими воробьями. И откуда он взялся? Она никогда его не видела. Просто раньше у неё не было такой полезной и важной и вежливой привычки – здороваться с небесной рекой. Девочка быстро идёт по перрону и смотрит вверх в надежде, что крыша вот-вот кончится.
– Опять ворон считает! – возмущается папа.
– Смотри под ноги! – командует мама.
Кажется, уже целую вечность девочка только и делает, что смотрит под ноги, будто больше и смотреть некуда. А под ногами всё то же, что и всегда. Под ноги нужно смотреть, когда ты что-то потерял, например, пуговку от платья, монетку или хорошее настроение. Под ноги смотрят взрослые. И не всё ли равно папе с мамой, куда смотрит девочка, если она не спотыкается и не падает и под ногами у неё твёрдая почва! Девочка вскидывает голову: по узкому коридору из серых железобетонных домов высоко течёт яркая синева.
– Здравствуй, небо!