Увидав впереди Геркулеса столбы,
Развернул я оглобли – капризный и юный –
От приюта для трудных подростков судьбы
Сорванец с переулка Парижской Коммуны.
Конь полковника мчал, закусив удила,
Сквозь сирокко, самумы, болота и чащи,
В окруженьи кувшинок на кочке росла
Орхидея, чернея как факел чадящий.
Групер плыл как Голем, чтоб халдею помочь:
Палачи и маньяки вставали из гроба;
Проглотив моряка, он выплёвывал прочь –
За отсутствие вешалки из гардероба.
Осьминог о господстве мечтал мировом
Как живая держава, в руке каждой скипетр,
А Сальватор на дне мечтал выстроить дом,
Для дерзанья свободных приматов-амфибий.
Бирюзовые волны как пена цвели
Той весны, той сирени простой и махровой,
Когда шли эшелоны домой из земли
Соловецкой советской чумной и бубновой.
Агент Альфы Центавра, я плыл в никуда,
На разбой вдохновляла меня барракуда,
Я премудрого взял пескаря из пруда
И швырнул в хаотический омут – Бермуды.
Прокаженный атолл термоядерных зорь,
Лупанар перебравшийся тлеть в лепрозорий,
Там кровавый мясник, вурдалак, живодёр
Исполняет трагический фарс лукоморий.
Воровать, убивая, но не голодать,
Клялась Скарлетт акула – зубов револьвером
С вышкой русской рулетки – крадущийся тать
В ночи будет взят на абордаж флибустьером.
Небо звездное было как цирк шапито.
Из созвездья Трапеции как вольтижёры
Манты реяли. В сером безликий Никто,
Как попона, скрывал перламутр в офшоры.
Латимерия ищет в колодце морей
С фонарем Диогена блаженную душу,
Уступившую место в трамвае своей
Прапрабабушке, лебедью встретившей сушу.
Братья ихтиозавры убиты в борьбе,
Им на смену пришли револьверы акулы,
Возлегает дельфин на прилива горбе,
На верблюде кочевником широкоскулым.
Салютует созвездьям фонтанами кит,
Осьминог творит Бога по образу Шивы,
Латимерии вечно обиженный вид,
Словно ей четвертованных части пришили.
Кандалов выжигала стигматы гроза,
Перетлела душа пробкой над крепким йодом.
Мне Свобода сказала: ни шагу назад!
Башня Эйфеля: вверх поспешай за восходом!
Съесть бы сэндвичем Сандвичевы острова,
Голод зрелищ насытив, стравить домостроем,
Колизеем, рабов пораженьем в правах,
Китобоев удачливейших геморроем.
Меня поднял как знамя горячий Гольфстрим,
От горячего лба дружно айсберги мёрли,
Я из пушки летя на Луну, в Третий Рим
Угодил, слыша клёкот орлиный двугорлый.
Кита хоботом смерча нашарил тайфун
И поднял для решительного разговора:
«Пускай, вы, дум властитель, народный трибун,
У вас вич, и не вылечит вас мандрагора!»
На ковре-самолете Хоттабыч паря,
Разговаривал с мантой, служившей ладонью,
Поднимавшей в небесный амбар снегиря,
И лазурь заливала глаза белладонной.