* * *
Когда в марте оттаивает небо,
весь его хрустальный
в морозце звон
повисает на тонких лучиках
вечно зимующих звёзд.
И в прощальной постфевральской исповеди
полёт снежинок так невесом и чист,
и так трагичен и прекрасен,
что их последнее круженье
на орбитах-аурах людей
мы принимаем за печальные усилья
устремиться ввысь
и в серебряном коконе вечности
переродиться в птиц...
Небо в марте как глубокий вдох,
до земных подкорок оно впиталось.
Сладковатая талость
и тёплый запах ржаного хлеба
с влажной кислинкой
вперемешку с прохладой ветра;
солнце победно шлёт
жаркие стрелы гонцами,
клич свой бросает, сзывая на вече
птиц и зверей, воды подземные,
ветви и корни – всех,
кому имя – Жить.
Белые груди языческих женщин-
полубогинь-полуведьм
каплют росою мятной в раскрытые рты
вылупившихся трав и цветов,
под языками у ведьм заговорённое зелье –
сладкая кровь для зелёных речей деревьев,
песни богинь разносят по свету птицы,
дыхание женщины – таянье сини небес.
Изъявляя волю последней,
царящей над облаками и всеми
полубогинями-полуведьмами,
за порывом ветровым,
обнажающим на мгновение
в поклонении стёршие колени,
вырванные из безвременья
для тишайшей молитвы
души растерянные,
на землю благодатью
проливается дождь,
примиряя уходы и встречи,
и с улыбкой кладёт мне на плечи
маленькие белые цветы,
первые, нежные.
И я оттаиваю, как и небо,
и принимаю дар.
2002.