В 1913 г. Кроули посещает Россию, и это посещение таинственным образом подтверждает то главное, что он уже сделал как поэт и ещё намерен сделать. Россия в эти годы вообще производит глубокое, неизгладимое впечатление на поэтические натуры, творящие конец века и начало века. Среди таких натур Кнут Гамсун, пишущий проникновенные очерки "В сказочной стране", Эрнст Барлах, чью скульптуру определяют в это время каменные бабы в бывших скифских степях, Анри Матисс, равнодушно проходящий по залам Третьяковской галереи, чтобы в изумлённом восхищении воскликнуть перед православными иконами: "Вот ваша истинная живопись!", и, наконец, а, может быть, в первую очередь, Райнер Мария Рильке, которому Россия подарит "Книгу часов", чьё творчество ещё переплетётся с творчеством Алистера Кроули, по всей вероятности, негаданно для обоих. Норвежский романист, французский живописец, немецкий скульптор, австро-европейский поэт весьма напоминают череду волхвов, и в эту череду вписывается Алистер Кроули.
В его скитаниях всегда распознавался некий мистический смысл.
Головокружительно опасные восхождения на горные вершины, недоступные обычному человеку, намекали на рискованные, но тем более насущные искания. Что касается риска, в Кроули распознаются черты русских метафизических экстремистов, и не эти ли черты влекут его в Россию как на духовную родину? И в святости и в грехе Кроули ищет запредельного, как будто в запредельном святость и грех совпадают. Конечно, в этом жуткий соблазн, но, быть может, и чаянье, что если спасительное: "Я пробовал везде мою силу. Вы мне советовали это, "чтоб узнать себя". На пробах для себя и для показу, как и прежде во всю мою жизнь, она оказывалась беспредельною". Кажется, это Кроули пишет о себе, но это слова Ставрогина из письма, за которым последует самоубийство.
Самоубийством кончает и другой герой "Бесов" Кириллов, опережая самоубийство своего наставника Ставрогина. Достоевский хотел назвать свой роман о Ставрогине "Житие великого грешника". Такое название напрашивается и для биографии Алистера Кроули. Сочетать несочетаемое – едва ли не главная цель всей его жизни. Проходя одно из первых розенкрейцерских посвящений, Кроули принимает имя Христос-Люцифер и доказывает, что это значит всего лишь Помазанник-Светоносец. У Достоевского Ставрогин обращает Кириллова в крайний атеизм, из которого то ли сам Ставрогин то ли уже Кириллов делает вывод: "Если нет Бога, то я Бог". (Нечто подобное утверждал и Фихте.) Но Кириллов не останавливается на этом: "Я не понимаю, как мог до сих пор атеист знать, что нет Бога, и не убить себя тотчас же". И Алистер Кроули, по существу, на протяжении всей своей жизни балансирует на грани самоубийства, и в этом его запредельное скалолазание. Но тот же Ставрогин одновременно с обращением Кириллова в героический до самоубийства атеизм обращает Шатова в крайнее православие, и тот повторяет за ним: "Я верую в Россию, я верую в её православие… Я верую в тело Христово… Я верую, что новое пришествие совершится в России… Я верую…" И Кроули пишет очерк "Сердце святой Руси", который иногда называют поэмой в прозе. Гимн Кремлёвским соборам сочетается в этом очерке с тончайшим анализом древнерусской иконописи и зодчества, но сквозь все тонкости художественно-философского анализа порою слышится, что это "залепетал в исступлении Шатов". Русские инспирации у Кроули не ограничиваются этим очерком. Он напишет свою гностическую литургию, основываясь на православной литургии Василия Великого.