Когда надеваешь последний костюм без карманов,
В него не набьёшь ничего, он пронзительно прост,
И если ты грёб под себя, строя жизнь из обмана,
Он точно покажет души твоей истинный рост.
Обвиснув на скрюченном теле в наглядном гротеске,
Он как негатив всё очертит, оставив как есть,
Помолятся искренно только безмолвные фрески,
И сажей осыплется в твой кошелёк бесполезная лесть.
Непросто делиться собой, отдавать в этом мире,
В иллюзиях счастья легко, растворившись, уснуть,
Но где-то Вверху, в Закулисье, прицельно, как в тире,
По чётким полоскам на круге разложат твой путь.
И боль мальчугана с разбитой и грязной коленкой,
Пронзит и напомнит кем был и мечтал ты о чём,
Как жарил со Счастьем в костре ты пшеничные гренки,
И как Оно часто тебе подставляло плечо.
Оно в тебя верит настолько, что где-то в подкладке
Зашило из детства счастливый помятый билет,
Завёрнутый в чудо-фольгу из-под той шоколадки,
Так верь, чтоб сбылась хоть одна из наивных примет.
И Счастье быть может простит, отведя тебя в Лето,
В тот пыльный и солнечный двор, где вы встретились с ним,
Где первый твой магнитофон, первый рок на кассетах,
И даже зимой, если помнишь, там не было зим.
(G Sh)