1.
Старый двор, старый дом мой, бревенчатый многоквартирный,
снова к тебе я пришёл подышать своим детством, с ним зрелость сверяя.
Вновь обхожу эти стены, пробитые паклей, я снова в картинной
для одного галерее. Никто здесь не видит, идя вдоль сараев,
как из двери одного из них плачущий с пальцем кровавым
выбежал мальчик. Глупыш, неумело тесал топором деревяшку.
Больше от страха ревёт, ожиданья суда, что свершится неправо.
Зря он, ей богу! Уж так ли ещё ему в жизни покажется тяжко…
Сейчас добежит, и за теми вон окнами палец ему перевяжет
пока что бессмертная мама…
Мне-то туда уж никак не попасть, там теперь всё чужое, чужие
люди живут. (А всё так же ли дверь там скрипит ?..)
Но всё так же им мало
места. Ах, если бы знали они, что им тесно от тех, кто там жили…
2
Мальчик промчался, исчез и опять вдруг возник у дверей
старых сараев, вот чей-то отец, сильно пьян, угрюмо над ним нависает,
куревом, смешанным с водкой, в лицо выдыхает: "ЕВВ-РРЕЙ!" –
но, спохватившись, трезвея, - "тебя мой балбес… так об-б-зывает?.. "
Это тебе не топор – до кости – в палец, а в сердце – стилет,
это – навечно, до смерти. На пальце тот шрам уж давно незаметен;
может, и это бы стёрлось, когда бы подряд столько лет
не повторяли – словами, без слов – Не забудь!.. – дядечки эти.
Но – чур, меня, чур! Огради! Я пристрастен, я им не судья.
Кто-то из них протрезвится, а кто и умрёт неизлечен.
Остерегающим взглядом мальчишки проникну в себя
и поспешу лучше за угол. Больше ни звука об этом. Так – легче.
/Дата не указана. Скорее всего, 1988/
На фото Борис Гинзбург во дворе дома