Земной груди дыханием колышима,
летит строка мерцающих огней
вдоль по шоссе. А колокол неслышимо
подспудно вторит памяти моей
о том, что нынче обошлось без выстрелов
на страшных сопряжениях дорог,
пеняет мне за то, что где-то выстрадал, –
смолчал и никого не остерёг…
Чем оправдаюсь, только ли по робости
держал язык, закрытым на замок,
или от страха смертного над пропастью,
которого осилить я не мог?
А горний свет, летящей по Эльбрусскому
урочищу гремучей Теберды
назначил мне, молокососу русскому,
разруху, голодовку и труды.
Война ушла. А степи сталинградские
забыться тяжким ранам не дают…
Ах, буйные головушки солдатские!
Под небом — поле. Подвиг. И приют.
Вокруг воронки полные, – не вздрагивать!
мы низко поклониться им должны:
здесь каждая – с картины Верещагина
из черепов: «Апофеоз войны».
Я в первый класс тогда ногою робкою
не заступал с трепещущей душой, –
железной лентой-двадцатиметровкою
я мерил тело Родины большой.
Тогда задач не пробовал я в Знаменском,
тогда не знал о тупости угла, –
от Пензы через Вёшенскую – к Каменску
мне главная задача пролегла.
Седыми агрономами рассчитана,
взрастала стройки сталинской – моей! –
лесная полоса полезащитная,
где и почил навеки Суховей.
На камне буквы золотые высекли,
а пояса – всё туже у родни...
Что заработал?
Слёзы скоро высохли...
Ни хлеба нет,
ни денег, –
трудодни.
2009