Рубеж

Александр Пятаченко
В простенке горелые дыры,
Снарядная,  рваная брешь…
В квартире семья командира,
держала последний рубеж…
          *          *          *
Мотаются белые шторы,
Отец  отворяет окно.
Мальчишки бегут вдоль забора,
«Полуторка»  с будкой.  Кино!

Жемчужное солнце, с  востока,
Теплом  затопило  кровать,
Щекочет…  - Вставай, лежебока!
Какая заря!  А ты спать.

Сестрёнка  волочит гамаши,
Мотает пшеничной косой,
Лихие  усы простокваши,
Белеют  над  верхней губой.

Сержанты  проводят  зарядку,
В три счёта,  размах от плеча…
Вдали, на футбольной площадке,
Тугие удары  мяча.

Корявые  жерди – ворота,
Верёвки сырого белья,
Восторг безмятежной субботы,
каникулы, речка, друзья…

Вот только  успели обжиться…
Шумят над рекой тополя…
Всего ничего до границы,
За Бугом – чужая земля.

За речкой  расселись  фашисты,
Грозятся устроить  «капут»,
Прожекторы, музыка, выстрел…
Моторы натужно ревут.

Отца  по тревоге срывают,
Случается, трижды на дню…
- В нахалку, подлюги, летают!
Скорей бы прислали броню.

Напрасно стараются, гады!
Попробуют – вышвырнем вон!
Уже  формируют  бригаду,
Неделя – придёт эшелон.

Буржуйской   свинье - содержанке,
Умерим  германскую прыть.
Разгрузятся  новые танки,
Начнём  экипажи  учить.

От прадедов, наше начало -
- защита родимой  земли…
Ты только гляди, где попало,
Про то языком не трепли.

Про танки, про службу отцову,
Помалкивай среди  людей.
в округе, для  глупого,  слова,
Хватает немецких ушей.

Сосед – капитан, пограничник,
Смеясь,  раздувал   самовар,
Бабуля  пекла  земляничник,
Ванильный, щекочущий пар…

Корица,  мука...  Для  Алёнки,
С поджаристой корочкой бок,
Соседка стирала пелёнки,
Котёнок  возился  у ног.

Опять  пролетела суббота,
Желтеющий свет фонаря.
Сестра отрывает листочек,
Настенного календаря.

Шаги на ночном тротуаре,
Солдаты идут из кино…
А папа играл на гитаре,
Задумчиво глядя в окно.

Рассыпана  по танцплощадке,
Фокстрота  звенящая  нить…
Алёнка  вертелась в кроватке,
Просила то сказку, то пить.

Под утро, насилу заснула,
каприза, юла, егоза…
В четыре утра громыхнула,
Над крепостью злая гроза.

Осколок  вонзается   рядом!
Зарылся в подушку, шипя!
Проснулся под грохот  снарядов,
Что падают с неба… в тебя

Летают по комнате ноты,
Дымится  щербатый пролом,
Тошнотно  воняло,  до рвоты,
Палёным, куриным пером.

Отравой  сгоревшего тола,
Горячей, кирпичной трухой…
- Ребята!  Алёнушка!  Толя!
В ушах ковыряет иглой!

С тяжёлым, заливистым воем,
Сквозь крышу, чердак, потолок!
Торжественным, жутким гобоем,
Обдаст от макушки до ног.

Покажешься малым и хрупким,
Чуть-чуть, и душа твоя вон!…
Закрывшие голову руки,
Не самый надёжный заслон.

- Помилуй,  господь-вседержитель!
Бабуля.  Глаза в пол-лица…
- Под стены! Ложитесь! Ложитесь! -
- отрывистый  голос  отца.

Разрыв! Осыпает побелкой!
Посуда летит со стола!
Скачу перепуганной белкой,
Вдоль стен, от угла, до угла…

Разрыв!  Улетает простенок!
Кровать и комод – кувырком!
Бессилие мокрых  коленок,
Скрипит и шатается дом.

Алёнка, бабуля…  Где мама!?
Присевший  у шкафа отец.
Повисла оконная рама,
Горим! Неужели конец!?

Разодрана спинка дивана,
Угарный, соломенный  тлен…
Казалось, орда великанов,
Пустилась плясать  между стен.

Танцуют и скачут колоссы,
По клумбам, домам, головам…
Алёнка надрывно голосит,
Колотит меня по плечам.

- Где мама!? Где мама!? – Не знаю!
Не надо…  найдётся!  Разрыв!
Мне кажется – я умираю,
Но всё-таки,  всё-таки жив!

Окошко с обломками рамы,
Клочок занавески, стекло…
Ступаю босыми ногами,
От ужаса скулы свело…

Внизу, на растерзанной  клумбе,
Воронки, огромные, в ряд…
Горит возле штаба  и в клубе,
Казармы над Бугом горят.

Бойцы вылезали из окон,
На длинных  пучках простыней,
В осколочный ливень жестокий,
Под мины, фугасы, шрапнель.

Коняга, подобно  комете,
Промчался, с огнём на хребте
Тянулись   белёсые  плети,
Из  мокрой  дыры в животе…

Мы в центре  немыслимой  каши.
Разрыв! Недолёт! Перелёт!
Убитые… первые… наши.
Безногий…  истошно орёт.

Болтает обрывком штанины,
Надорванный крик  всё слабей,
На куче обугленной глины,
Меж  красных  ошмётков… людей.

Зубами вгрызается парень
В  пропитанный кровью рукав.
Чудовище  в куклы  играло
И бросило, все  изломав.

Над крышами воет свирепо,
В зубастый пролом  потолка,
Отец  обернулся  на  небо,
И злобно загнул матюга.

Уверенно. Как на параде,
Сквозь бурые шторы дымов…
Черно, от гудящих, крылатых,
Погибельно-чёрных  крестов.

Волнами, армадами. Черти,
Носители  гибельных  бед,
И кажется,  будущей  смерти
За каждым  кровавится  след…

В ушах словно пробки из ваты,
Внезапно   послышалось мне…
Затихли  густые  раскаты,
Орудий на той стороне.

Скорее обуться, одеться…
- Манёвры!?  Ошибка!? Война?!
А мама воскликнула – Немцы!
Отпрянула прочь от окна.

Бабуля, шептала  о  чуде…
- Исусе,  хоссподь, помоги…
Мелькали  под  стенами люди.
С винтовками. В касках. Враги.

Сипели  кипящим  бензином,
В проёмы разбитых окон,
Стреляли в  бессильные спины,
Крошили прикладами  стон…

Хрустящие косточки-ветки…
Плюя   газолиновый дым,
Пятнистая, лезла  танкетка,
По раненным,  еле живым…

Не бой. Не сражение… бойня.
Внезапно,  ознобно  взорвав,
Раздался трескучий, нестройный,
Отчаянный, яростный  залп!

Свинцом прошивая  вдоль строя,
Десяток   подрезало  влёт!
Мундиры,  немецкого  кроя,
В упор,  полоснул  пулемёт!

Гранатой рвануло танкетку.
Взлетело, как пламя, - Уррра!
Отец  ухватил  табуретку.
И бросился  вон, из  окна!

Прыжок – позавидуют в цирке!
Я следом!  Чуть-чуть не успел!
Бабуля,  схватила за «шкирку»,
-Вояка!  Сиди, где сидел!

В окошко не суйся! Подстрелят!
Остынь, малохольный,  окстись! -
На клумбах катались, хрипели,
Ножами, зубами дрались…

Свирепый  клубок  рукопашной,
-Мать вашу!  – Вэрфлюхте!* - Нна! Ннаа!
Мельканье зелёных фуражек,
Так вот ты какая, война!

Клубок закатился к соседям!
Сплетение бьющихся тел!
Подмял  пограничник, медведем,
Схватил! Повернул! Захрустел!

Лихой, костоломной  ухваткой…
И смерть бы нашла молодца,
Да батя, сапёрной лопаткой,
Фашисту смахнул пол лица!

Из окон  хлопочут  винтовки,
Сверчит  офицерик  в свисток
- Отходят! Бегут, прошмандовки!
Европа,  четырежды  в бок!

- Ага! Отступают, сволота!
Нажрались!  Отбили!  Стоим!
Воняло  пронзительным потом,
И кислым душком кровяным.

- Ушли.  Собираются  в клубе!
От  Буга ползёт броневик!
У мамы сведённые губы,
Корёжил нервический тик.

Отец завалился под дверью,
Устало ходили бока…
Дыхание  с присвистом, зверье…
- Винтовки, почисти пока…

- А скоро? – Отставить вопросы!
Сам знаю не больше тебя. -
Я принял горячую «мосю»*
И выдрал затвор на себя.

Пустая обойма.  - Патроны…
- Стемнеет – пошарим, найдёшь.
Германец  напал вероломно ,
Хоть  веры ему – ни на грош.

Ни радио, ни  телеграммы,
Когда собираться в поход…
Привычно примерилась  мама ,
К трофейной винтовке – Сойдёт.

Стряхнула на фартук  патроны,
Латунный,  копеечный  звук.
- Ещё по Испании помню,
я этот немецкий кунштюк.

Захлопало,  взвыло, рвануло!
- Под стены!  Ложись! Миномёт!
Четыре кошмарных минуты,
Свистел, кувыркался  налёт

Бабуля… - Господняя милость…
Не выдай, и  немец  не съест!
Едва отгремело – явились!
Гортанные вопли – Форверст!*

В азарте голодном, жестоком…
Трещит пулемётный оркестр.
Родители встали у окон,
С оружием наперевес.

Отец  приподнял   карабином,
Провисший,  закопченный тюль,
Дурниной  гудит  пианино,
Пробито  десятками   пуль.

Когда, кувыркаясь, граната,
Влетела  в разбитую дверь,
Бабуля  вздохнула – Ребята,
А ну ка, бегите отсель!

Успела  взглянуть  виновато,
Блеснула  нательным крестом,
Накрыла  руками  гранату,
И мягким   своим животом.

Хлестнули  железные  клочья,
Разбили очки на носу,
Вспороли  ночную сорочку,
Взметнули  седую  косу.

От  въедливой пыли  кирпичной,
От крови  и гари  дурной,
бессильной, поломанной спичкой,
Свалился в углу, под стеной…

Что дальше…  я толком не помню,
Провисли  обломки стропил,
Сосед, обгорелой головней,
Катался, дымился, вопил…

Отец, почернелый, небритый,
В глазах – ледяная слюда…
Стемнело - обшарил убитых.
Винтовка.  Граната. Вода.

Сочилась, текла по рубашке,
Призывно  плескалась на дне,
Немецкой, простреленной  фляжки,
В разодранном, сером сукне.

Мне стало  отчаянно жутко,
Чужая вода – словно яд…
Из  этого горлышка  утром,
Напился немецкий солдат.

Когда, ожидая приказа,
Сигнала,  идти  убивать…
Отец  процедил – Вот зараза...
Патронов  нигде не сыскать!

Чего над посудой бормочешь?
Напейся,  коль   хочется пить…
Алёнке  последний  глоточек,
А мне только губы смочить.

Тушенка на донышке банки,
Тряпица – прижать к голове…
Эх, папка, ну где твои танки!
Стальные красавцы «КВ»!

Такое не писано в книжках,
Попробуй, придумай сюжет…
Открылась война для мальчишки,
Неполных тринадцати лет.

Какими  поведать  словами,
День – ночь, карусель, круговерть…
Как будто, мигая глазами,
Кривляется, дразнится  смерть.

Куражится, сытая стерва,
Ночь – алая жгучая марь,
Второе. Июль.  Сорок первый.
На  стенке  клочок – календарь.

Рассвет. Вместе с бомбовым плугом,
Не дали поспать, подлецы…
«лаптёжники» воют  над  Бугом,
Плывут  по воде мертвецы.

Свистят огнемётные струи,
Расплавленный, каплет кирпич…
День  –  в папку  впивается  пуля,
- Папуля!  –  Ты сильный! Не хнычь!

Лекарство – остатки водицы…
Жара – самый рай для  гангрен…
День  -  с белой, горелой  тряпицей,
Уходят гражданские в плен.

У мамы лежит на коленях,
Изорванный противогаз.
Осколком  проломлено темя,
Стеклянный, навыкате, глаз.

Вот  только что, нам улыбалась,
Стреляла, ложась  на  карниз…
Алёнка скулит, заикаясь,
-М-мамуля! М-м-амуля!  П-п-пр-роснись!

Три года… не может, родная,
Понять, что её больше нет…
Внезапно  сестру  заглушает.
Железный, корявый  фальцет.

- Защитник  советский граница!
Сдафайся, не нужно утрат!
Вещает, коверкает, злится,
Про «доблестни  руссиш  зольдат»

Вещает, срываясь до визга,
Что нам не  осталось  и дня!
Про то, что падение Минска,
Решённое дело… брехня!

Короткое, малое время,
Дано на раздумье врагом,
Назойливо  капает в темя,
Отсчёт  тишины,  метроном.

Пока он болтает, поспеем,
Доделаем  множество дел.
Грозится. Сулит. Сатанеет.
Укор.  Уговоры.  Обстрел.

Скормили сухарик Алёнке,
- Братишка, так хочется пить…
Успели почистить винтовки,
И двери  камнями  забить.

Опять, то снаряды, то мины,
Сапёры  ныряют в пролом!
Термит и бочонки с бензином,
Плескаются белым огнём!

У стенки, обугленной кучей,
Кроватка, обломки дверей,
Алёнкина,  тонкая  ручка,
Торчала  среди  кирпичей.

Ещё шевелилась  ладошка,
По доске скрипел ноготок,
А рядом - убитая кошка,
Пятнистый,  лохматый клубок.

Любимица  бабушки  Насти,
Подружка соседских  детей…
Елозят  в  разинутой пасти ,
 Десятки  белесых  червей.

Котят раздарили, уж месяц,
Мудрёный,  трёхцветный окрас…
В агонии пальчики месят,
Кирпично-кровавую грязь.

Густые мурашки по коже…
Ты тут погоди, я прошу,
Тебя я  отрою попозже,
Вот только  патроны сыщу.

Бабулины банки на полках
В  лучистых отметинах  пуль,
На кухне звенели осколки,
В дырявые шлемы кастрюль.

Бабуля… прости, я не знаю,
Как быть в эту страшную новь…
Роилась  мушиная стая,
С варенья слетая на кровь.

Дома, сквозь проломы и дыры,
Курятся  горелым тряпьём,
Сквозит из соседской квартиры,
Тошнотным, густым киселём.

Ползу, вдоль казармы, на площадь,
Дровяник. Тележный сарай…
Раздутая, мёртвая лошадь,
Копытами к небу, враздрай.

Чесночная  копоть  взрывчатки,
Разлитый, пахучий бензин,
Обломки  разорванной кладки,
Остовы сгоревших машин.

Останки… чужая пехота.
И наши, кто  вниз не успел…
Рубили   на звук,  пулемёты,
Клочки  вырывая из тел.

Прожектор елозит по крышам…
Галета. Раскисший  ломоть.
Колышется, хлюпает, дышит ,
Под пальцами мёртвая плоть.

Расплавлена  жаром  июля,
Топорщится  из-под  ремней…
Меняет  фашист  караулы,
Патроны… патроны!  Скорей!

Костистая,  бурая рожа,
Как есть,   облизало  огнём…
Царапал  осклизлую кожу,
Подсумки, граната. Живём!

Обшаривать  наших  напрасно,
Патроны  спалили свои.
Ищу, где немецкая каска,
Где ранец торчит из земли.

С мохнатой, телячьей покрышкой…
Желейная,   тухлая  кровь…
Ползу  настороженной мышкой,
Меж  липких, зловонных мешков.

Танцуют  и корчатся  тени,
Прожектор  пригладит…  Ложись!
До мяса разбиты колени,
Две фляги! Два шанса на жизнь!

Увлёкся!  От сладкого тлена,
Закашлялся резко, в надрыв!
Ударила пуля в колено!
Беззвучный, малиновый взрыв!

Как больно! Прокушены губы…
На шорох, стреляет опять!
Прикрыли разбухшие трупы.
Немецкие? Наши?  Как знать…

Визжат рикошеты…  раздули!
В ночи заполошный  содом!
Покойников дёргали пули!
Застыл за мертвецким  щитом…

Не сдвинуть… свинцовая  палка,
Ползком, в перекат,  но иди!
Лежит без сознания папка,
Хрипит и клокочет в груди.

На папке,  на  гильзах, на стенах,
Белёсый, рассыпчатый  прах…
Тяжёлая,  ржавая пена,
Засохла на синих губах.

Разинутый рот черепахи…
Комки  заскорузлых   бинтов,
Надрал из последней  рубахи,
Лохматых полос – лоскутов.

Осколком разорвана каска,
Две раны и вечный покой.
Уже ни к чему перевязка.
Не дышит. Не дрогнет рукой.

Коптилка мигает украдкой.
Нежданная прибыль хлопот…
Смертельная, мёртвая хватка,
Оружие не отдаёт…

Протирки  короткое жальце,
С  погнутым, кухонным ножом…
Прости, что ломал твои пальцы,
Прости. Я патроны нашёл.

Молчу. Заряжаю винтовку.
Ракеты взлетая,  шипят,
Прижался к отцовскому  боку,
Седой, малолетний  солдат.
*        *       *
Зловонная   хмарь  в карауле,
Рои   обожравшихся  мух.
Настигли  внезапные   пули  ,
Второго связиста! Verflucht*!

На лицах смертельная  серость,
Rotznase*!  Вам что, детский сад?!
Стреляет разбитая крепость.
Вторую  декаду  подряд!

Советского сукина сына,
Хотелось бы сцапать живьём!
В развалины сыплются мины,
Достаточно!  Фройляйн!*,  подъём!
*      *      *
Стреляю. Как папка… так надо.
Я должен. Я воин. Я жив.
Едва приложился к прикладу,
Как  вскинулся  первый разрыв .

О стену! Плашмя, что есть мочи!
Безмолвно разинутый рот!
С потоками  пенистой жёлчи
Из горла  на впалый живот.

Начало какого там боя?..
А нет ни патронов, ни сил…
Винтовка торчит кочергою,
В  обломках горелых стропил.

Сбоит и колотится сердце,
Гремит, как лягуха в тазу…
Маячат  сторожкие  немцы,
В размытом от боли  глазу…

Сапёры. Пропахли бензином,
Один, два… гляжу  четверых
Седой, долговязый  детина,
Лениво  пинает  под  дых.

Куда закатилась граната?...
Зелёная  морда  юнца,
Блюют молодые солдаты…
Наткнулись на тело отца.

Качают башками, не веря,
Бормочут,  о большевике,
Глядят, как шевелятся черви,
В моей гангренозной ноге.

Смеются…  видали игрушку.
Ну, гады, пляши  трепака!
Нащупал  ребристую тушку,
Припрятанной «феньки»*. Чека!

Ага,  онемели,  мерзавцы!
Я тоже умею шутить!
Мне больше не будет тринадцать!
Но вам, паразитам, не жить!

Запал! Догорает, курилка!
Мне только и надо,  чуть-чуть,
Увидеть, как смажет ухмылки,
Взрывная,  смертельная  жуть…

Огнём  затопило  полмира,
Глаза обожжённые  смежь.
В квартире, семья командира,
Держала последний рубеж…

22. 06. 2018г.
Пятаченко  Александр.
Примечания:  Вэрфлюхте!* (нем.) – проклятье.
«мосю»* - Имеется в виду прозвище винтовки Мосина.
Форверст!*(нем.) – вперёд!
Rotznase*(нем.) – сопляк.
Фройляйн!*(нем.) – Барышни. Пренебрежительное к неопытным, молодым солдатам.
«фенька» - ручная граната Ф-1.