Быть можно сумрачного света
Любителем из записных,
Там волком всякая примета
Сидит на пошлинах въездных,
На откуп коже слишком зябко,
Но, как трофейная арапка,
В полон уходит кошениль,
И вслед за ней створожен сурик,
И бедный Йорик – новый Юрик,
Вдыхает охру и ваниль.
Но влажно более, чем нужно,
Не то что в сумраке недужно –
Но слишком тихо, глубоко,
Он так струится по просветам,
Что мнится Зигфриду – Одетта,
Иль мы впадаем в рококо –
Идиллию того, что смыто,
Декоративно, как улита,
В своей спирали кочевой,
В манере примерять наряды,
Пройти от нимфы до дриады,
До сумерек над головой.
Когда смыкается былое –
Всё не надышишься золою
Из прежних чувств, из влаги уст,
И различаешь силуэты
То – лебедя, не то – Одетты,
Но сумрак беспросветно пуст.
Но ты-то – полон безнадежно,
И память – то метелью снежной,
То зыбким маревом, кустом,
Упавшей веткой у порога,
Как покосившийся убого
Но всё ещё стоящий дом.