Легенды Земли стерегутся пучиной,
И все до одной спрессовались во мне:
Я - камень, обросший зеленою тиной,
Во тьме океанской лежащий на дне.
Скользят надо мной стаи рыб серебристых
И айсберги блещут обрывами круч,
А выше, по небу, на ветрах гребнистых
Плывут корабли белопарусных туч.
Глубокому сну моему не мешает
Теченье беззвучных подводных речей -
Ведь это меня не вода окружает,
А тысячи тысяч минувших ночей.
Сквозь толщу воды, сквозь скорлупку лазури
Гляжу во вселенную, каменно-глух,
И самые грозные рокоты бури,
Как лепет ребенка, ласкают мне слух.
Лежу в саркофаге загадкой нетленной -
Быть может, мир жив, потому что я сплю,
Быть может, я сердце погибшей Вселенной -
И каменный плен добровольно терплю.
Мне в душу никто заглянуть не сумеет,
Живой меня мертвым всегда назовет,
Но что-то во мне затаенное зреет,
Какая-то мысль, что меня раскует.
Быть может, не мысль, а лишь только обида,
Что чувствам в бездействии нет новизны, -
А рядом со мною лежит Атлантида,
Не в ил погруженная - в древние сны.
И снится ее городам, что из моря
Поднялись они, разомкнув океан,
Что сны стали явью, и, с временем споря,
Стал вечною правдою жизни обман.
Вовеки пребудет в неведеньи гордом,
Пускай Атлантида - моя ли вина,
Что я был тем камнем, до времени твердым,
Века на котором стояла она.
Твой царь, Атлантида, о камень запнулся,
А был этот камень мне ближе, чем брат -
Разбил его царь, и я вдруг содрогнулся,
В устоях земли начиная распад.
Но стало мне жалко разрушить всю Землю -
Я замер, страданье в себе подавив,
Ни волнам, ни ветру, ни людям не внемлю,
От целого мира себя отделив.
И только всеведность безглазого зренья
Всего изнутри озаряет меня -
Я помнить назначен День Первый Творенья
И встретить начало Последнего Дня.
Из архива
"Зёрна" - юношеский рисунок Михаила Гуськова