Мне кажется, что я народоволец,
с мешком пустым на голове такой же.
И возвещают барабанной дробью
всё ближе исполненье приговора.
Мешок колючий пахнет земляникой.
Босые пальцы, как на фортепьяно,
играют на случайном рыжем ветре.
И руки за спиной. И шире крылья
бумажные сутулость осеняют.
И полем пахнет стриженый затылок.
А за спиной – нескошенные маки
и светляки плывут в густую зелень.
На клиросе стогов выводят ноту
томительные пчёлки-работяги,
как будто души всех приговорённых
здесь дань с живых угрюмо собирают.
Мешок тюремный полон земляникой.
И прорастет расстрельная команда
ромашкой, мятой, снытью полевою,
и роем бабочек вспорхнёт над нашим строем,
над земляничной зреющей делянкой.
А мы останемся ловить ногами ветер,
пупырышками страха покрываясь.
Над тишиной, над синими столбами,
где всякая река впадает в небо.
И только махонькая божия коровка,
над этою картиной пролетая,
нам удивлённо и печально скажет:
«Скажи на милость, что вы тут забыли?
Ведь все уже давно ушли в разведку.
Пошли в раскрутку, сдав десятилетку.
Подумать только! Дайте сигаретку…»
А мы стоим и пахнем земляникой,
поскольку идеалы не пускают,
укоренившись в русских чернозёмах.