Вода в стакане
На закате сгорит облаков череда,
Задрожит от испуга в стакане вода -
Всё почувствует мудрая влага.
Для того ли немыслимый разум ей дан,
Чтобы страхом и трепетом полнить стакан,
В час, когда не поможет отвага.
И она, как антенна, всё ищет волну,
И проходит сквозь стену, и рыщет по дну,
Там, где стонет подводная лодка,
Где людей обращают в моллюсков и рыб,
А они и любить, и скитаться могли б,
Только жизнь оказалась короткой.
Что за странность - томиться в тюрьме из стекла,
Но услышать, как чья-то душа истекла
Из пробитого сильного тела,
Видеть красный ручей, пробежавший к реке,
И завидовать капле на мёртвой руке,
Потому что с небес прилетела.
* * *
Поэты умирают раньше смерти.
Вы им не верьте, если их завертит
Холодный ветер времени и сна,
И по себе не мерьте эти сроки,
Где между строк даёт свои уроки
Погасшая, сгоревшая весна.
И не спасают ни любовь, ни водка,
И глотка высыхает, как у волка,
Которому не снится плоти вкус.
Он порченый, его судьба - неволя,
Там только проза, нет стихов и боли,
И ночь трудна, и день всё чаще пуст.
Поэты погибают раньше века.
Но всё же ловят сладкий дым побега
Туда, где время новое течёт,
Где божий мир давно идёт по краю,
Где, догорая, мы не умираем,
Поскольку не насытились ещё.
Сугробы
Будто рухнули безмерные сугробы,
Как десантники на белых парашютах.
Кто их вычислил, разведал и угробил,
Все следы свои предательски запутав?
Мартабри календарём трясут по праву,
Не привыкшие к такому обороту.
Словно брошены на гибель и потраву,
Всё стоят сугробы, держат оборону.
День за днём они чернеют, и сквозь пятна
Огрызаются гранатами морозов...
А внизу уже трава щекочет пятки,
И рассвет идёт в атаку, зол и розов.
Что-то грубое бакланит птичья стая,
Но прикрикнет новый день на них: «Да сам ты!..»
Он метлой дождя сотрёт и разбросает
Все следы уже забытого десанта.
Сорняки
Вороны клевали чего-то,
Что было когда-то живым.
Такая воронья работа.
А солнце лучом ножевым
Лупило по глянцевым спинам.
Рвалась из-под спуда трава,
И рыжая вязкая глина
Забыла, как стыла тропа.
И было весне не до смеха,
Но сладок был ветер с реки,
И рядом с останками снега
Пытались цвести сорняки.
Старухи
А в нашем дворе берёзы шумят,
А в нашем дворе народилось ребят,
Окрепли всего за полгода.
И только старухи, бессмертный обком,
Не будут с добром говорить ни о ком,
Такая ковалась порода.
На детской площадке обсели скамью.
Про нашу семью и про вашу семью,
Про то, от кого залетела
Соседская девочка, кровь с молоком...
Они же, старухи, с добром ни о ком,
Такое старушечье дело!
Но в мае далёкий оркестр духовой
Накроет горячей волной - с головой,
И вздрогнут тяжёлые руки.
Их пальцы, как прутья корзин, сплетены.
Так слушают песни далёкой войны
Суровые наши старухи.
Рождение листа
Стоят деревья посреди двора,
Подрагивая голыми ветвями.
Им новый день побудку проорал
И отхлестал тяжёлыми ветрами.
За полчаса до первого листа
Весенний воздух пахнет зло и пряно.
Открыта и свободна высота,
И два кота уже орут упрямо.
О, рыцари немыслимой любви!..
До первых листьев пять минут осталось.
Но кто же сердце лапами обвил?
Поди же прочь, моя скупая старость.
Наш двор затих, судьба чудес проста:
Творение, рождение листа!
Шишок-2
Такая нынче хрень, гремит - и горя мало.
Но рядом все свои, и что там за окном!
Гроза мою сирень сегодня потрепала,
Облезлая стоит, и просится в наш дом.
Корявый нынче год. То сушь, а то поплыли,
В избе лишь Домовой гуляет по углам,
Ругается, что вот, нет пауков и пыли -
Смели, и только вой в трубе да по углям.
«Дождаться вас не мог, всё шляетесь по свету!
Когда совсем уж край, плету я тенето».
Прости меня, Шишок, лови скорей конфету,
Меня ты вспоминай в разлуке, ежли что...
Ковчег
Ковчег онкологической больницы,
Его потоп - внутри, и будет длиться,
Покуда меньше трусов, чем бойцов.
Но как же мало разницы меж ними,
Когда телами скудными своими
Вас каждый от беды закрыть готов.
Здесь редко стонут, а смеются часто.
Когда судьба разодрана на части -
Ни горевать, ни плакать ни к чему.
В истерике орут и бьются чайки,
Но, вопреки прогнозам чрезвычайки,
Мы не спешим обрушиться во тьму.
Грозятся хляби затопить палату,
Но мы, как недобитые пираты,
Так любим жизнь, что просто чёрт возьми!
Здесь у неё тяжёлый привкус крови.
Но нам держать борта с водою вровень -
Покуда остаёмся мы людьми.
Между городом и садом
Когда меня накрыло не по-детски,
И было не укрыться, и не деться
От этой убивающей тоски,
Всё развивалось, как в театре действо,
Как боль недавно сломанной руки.
Моя страна смеялась и стонала,
И мыла руки, и своих пинала -
Потом, когда сдала их и спасла,
Сушила вёсла, и рожала мало,
И жгла траву у нашего села.
Мы жили между городом и садом,
Леса и реки обнимая взглядом,
А я лечился древом и строкой.
Всё думал: может быть добром и ладом
У нас всё выйдет, милая, с тобой.
Гроза играет страшной погремушкой,
Наш дом качает, словно кто-то ушлый
Трясёт его завистливой рукой.
Когда у края снова раню душу,
Меня спасёшь ты, и никто другой.
* * *
Там, где падает солнце расплавленной мордой в грязь,
Там, где ветры вихрасты, а тучи тучны, и Бог
Позволяет дышать, в этом воздухе растворясь,
Не узнавая созданный им лубок.
Там из грязи встают те, кто втоптан был и забыт,
С переломанными костями, с обугленной злой душой,
Где вы были, кричат, где вы прятались в блуд и быт,
И кому вы молились - тому, кто от нас ушёл?
Искалечены лица их, рёбра сквозь грязь торчат,
И в надорванных глотках отращивают грозу.
Приходите, кричат, приводите своих волчат,
Пусть попробуют каменной плоти они на зуб!
Сколько в ласковом воске провалы глазниц не прячь,
Сколько в уши не лей благотворный елей и вой,
Всё равно ты палач, это братья твои, палач,
Это плач твой, палач, и они придут за тобой.
Мене, текел...
Те не правы, и эти не правы...
Чья же кровь, чей же стон перевесят?
Мы хлебнули беды и отравы,
Всё же кто-то и счастлив, и весел.
Притерпелись мы к боли и смерти -
Лишь бы только не в доме, не рядом...
Зимний ветер позёмкою чертит
«Мене, текел...» Не выхватишь взглядом.
Те не правы, и эти не очень...
Снег ли нашу судьбу заметает...
И слова появляются ночью,
И вороны сбиваются в стаи.
* * *
Предутренние заплывы
В случайный и лёгкий сон...
Каким же я был счастливым -
Насмешлив, силён, влюблён.
Каким же я был беспечным,
Ни боли не ждал, ни бед,
И путь мой казался вечным
Среди бесконечных лет.
Казалось - на век, не меньше
Досталось любви земной.
Чудеснейшая из женщин...
Она и сейчас со мной.
Молоком и мёдом
Молоком и мёдом, молоком и мёдом
Не текли там реки, только кровь и боль.
Ныне и вовеки, чтобы стать народом,
Из рабов, по капле, над самим собой.
Сорок лет в пустыне, тьму веков по миру,
Прахом или пеплом, книгой и костром,
Что же сердце стынет, как пешком по морю...
Но зову я домом северный мой дом.
Молоком и мёдом не текут здесь реки,
Только дымом пахнет воздух над рекой...
Может разорваться сердце в человеке -
Если боль и ветер, небо и покой.
Мальчики поры послевоенной
1.
Молохта входит в Тезу,
Теза впадает в Клязьму,
Клязьма - в Оку и Волгу...
Через останки леса
(Кто эти сосны слямзил?)
Через подлесок волглый.
Лечь бы лицом на воду,
Трогать руками камни,
Водоросли тревожить...
Ты же хотел свободу -
Пусть всё, что было, канет,
Жизнь отпускает вожжи!
Станешь беспечным, сильным,
Мальчик послевоенный,
Встретивший эту осень.
Здесь, посреди России,
Рыбы плывут по венам,
Реки в ладонях носят.
2.
Мы уже почти неразличимы -
Мальчики поры послевоенной.
Нам всего досталось не по чину,
Не пора ли уходить со сцены?
Всё ещё шагаем понемногу -
Ладим слово к слову, копим страсти.
И свою дорогу, слава Богу,
Почитаем прошлым лишь отчасти.
Но в душе меж двух эпох зависли
Мальчики военного замеса...
Отчего же часто взгляд завистлив
Тех, кого несёт на наше место?
Нахлебались - сами и со всеми,
Жили так, что разрывались вены.
И плевать, что истекает время
Пацанов поры послевоенной.
* * *
Ну, куда мы побежим с корабля,
Если с древности хранит скарабей.
Нынче шаркает по днищу земля,
Наша, полная любви и скорбей.
Каравелла эта, автомобиль
(Под колёсами асфальт или соль)
Поднимает безобразную пыль,
Подминает безотказную боль.
Где-то там жирует новая знать,
Сделан круг, и снова горе уму...
Нашу верность никому не познать,
Нашу вечность не понять никому.
Я живу с тобой дыханьем одним.
Не достанут ни молва нас, ни суд.
И туда , где тает времени дым,
Нас четыре колеса унесут.
Свет в сердце
Цвет осени - не жёлтый, и даже не золотой!
В нём собрано столько оттенков,
сколько могут дать любимые мои деревья - берёза и клён,
освещаемые отблесками заходящего солнца
и рефлексами на подвижных облаках.
Не случайно этот короткий клочок осени
так любят художники - пока ещё
стремительно пожелтевшие листья
держатся на ветках из последних сил.
А если это ещё совпадает с припозднившимся бабьим летом,
можно считать, что тебе повезло,
и надо ловить уходящие божественные мгновения.
Сохраню эту радость - в мире,
переполненном болью, кровью и бедой,
иначе жизнь покажется совершенно невыносимой.
Свет в сердце, свет в сердце...
* * *
Что же сердцу сегодня неможется?
Новый снег облепил провода,
И собаки умильная рожица
Утешает уже не всегда.
Выйдем с ней в отраженье туманное,
Сквозь промёрзшее злое стекло,
Где позёмка гуляет, как пьяная,
Где чужие следы занесло.
На деревьях вороны скандальные
Нам пророчат неласковый час.
Небо чистое, звёзды дальние
Всё для нас...
Во сне идут...
Во сне идут ко мне мои собаки,
Мои коты во сне идут ко мне.
И не бывает между ними драки,
Они едины в этом светлом сне.
Я, как на дне, сквозь воду вижу знаки -
Созвездье Пса и Млечный путь Кота,
Я их следы рисую на бумаге,
И медленно уходит пустота.
Всё это невозможно потерять -
Кошачий плебс, и с ним собачья знать,
Лишённые зазнайства и гордыни.
Одна любовь их возвращает в сон -
Туда, где даже дышим в унисон
Чудесным летним запахом полыни.
* * *
Ты эту ночь попробуй, рассмотри -
Тяжёлый снег, и странный запах мёда...
К чему тебе постылая свобода,
Которая сжигает изнутри.
Гремят часы - а ну-ка их сотри!
В ночи не спишь, такая нынче мода.
Твоя зима, она не время года,
А долгое молчанье до зари.
Как трудно дышится в такую ночь,
И немочь нынче сложно превозмочь,
И жадный снег в твои колотит стёкла.
Уходит год, сума его пуста,
А всё, что было - ночь смела и стёрла.
Начнём, пожалуй, с чистого листа.
Здесь будет лес...
Деревья вырвут корни из остылой,
Не дышащей земли. И первый шаг,
Из города, забывшего, как было,
И шаг второй, тяжёлый, не спеша,
От нашего жилья, и от железа,
От визга пил, от веток на земле,
Уйдут они по улице облезлой
И растворятся в предрассветной мгле.
На город поглядят вполоборота,
И развернувшись, будто на оси,
Увидят вместо леса пни, болота
И борщевик, и злую дрожь осин.
Оставят позади дорогу, поле,
И, вырастая до живых небес,
Деревья выйдут в это место боли
И скажут: «Мы пришли. Здесь будет лес!»