В ноябре 1955 года наша семья переехала с Нивного хутора в город Вельск Архангельской области. 14 лет с июня 1941 года, когда Господь спас нас от ленинградской блокады, прожила я на лесной Вологодчине. Тут прошло моё детство и отрочество. Незабываемые эти годы запечатлела я впоследствии в автобиографической повести "Хуторок". Помню нашу просторную избу, светлую горницу с огромной иконой в углу Святителя Николая Чудотворца. В 1957 году отец построил в Вельске свой дом, но в новом доме иконы Святителя Николая не было. Она так и осталась в доме на хуторе. Отец, уезжая, продал дом за 300 рублей племяннику Леониду, старшему сыну сестры Марии. Об иконе в сутолоке дней как-то забыли вообще. Сколько она была в семье Леонида точно неизвестно. Вероятно, до той поры, пока Леонид не продал дом на Погост в деревню Костылиху (Урусовскую).
Пять раз в 20-м веке перевозили наш дом с места на место. Одна из глав моей повести так и называется "Дом-странник". У кого ещё могла оказаться наша родовая икона Святителя Николая, об этом никакого разговора в нашей семье не помню. Но в 1991 году, когда со мной происходило множество чудес, откуда-то из пространства я услышала такие слова: " Твоя мама Нина, когда уезжала с хутора, старалась забрать всё до последней тряпки, а самое главное оставила, не взяла с собой икону Святителя Николая." Услышать такое?! Понятно, что я озаботилась. Жалко было маму. Эта фраза прозвучала, как укор ей. Но так ли уж она виновата? Когда я появилась в Вельске, эта тема возникла сама собой. Помню мамины слёзы: "Грешница я! Среди суматошных сборов мне и в голову не пришло тогда, только потом хватилась. Ленко икону отдал Анне Лёлиной. Ведь я уже 2 раза ездила к ней в Запольну. Не отдаёт. На второй раз дала взамен Параскевушку, а нашу так и не отдала." На шкафу в кухне, действительно, стояла икона незнакомая мне, простая, не под стеклом, без каких либо украшений. Я слыхала о святой Параскеве Пятнице, покровительнице домашнего скота и земледелия. Это была как раз она.
Значит, наша икона Николая Чудотворца у Анны Александровны, Нюры, нашей хуторской соседки? Молодой девушкой вышла она замуж на Нивный хутор за Ивана, тоже молодого красавца. Счастье было недолгим, началась война. Иван с войны не вернулся, погиб, как говорили, уже будучи в большом офицерском чине. Нюра всю войну прожила со свекровью, бабушкой Ольгой (Лёлихой). А после войны, уже после смерти свекрови вышла замуж за Михаила Шутова, вернувшегося с войны в родную деревню Запольну. Там жила его сестра, а сам он поселился в доме Нюры. В мае 47-го у них родилась девочка Галя. У них часто менялись няньки, и мы с сестрой всегда любили с ними подружиться. В годы хрущёвской централизации их семья переехала в дом Михаила в деревню Запольну. Прошли годы. Наш хутор исчез с лица Земли. Мои родители и семья моей старшей сестры Галины давно жили в Вельске. А я с 1980 года снова жила в родном Питере и работала в библиотеке Академии наук на Биржевой линии Васильевского острова. В середине 80-х как-то летом была я в отпуске в Вельске и мы собрались с сестрой съездить на Нивный с самоваром и пирогами, посидеть, повспоминать наше детство, погоревать, прослезиться. Сергей, муж Галины, привёз нас на поляну ещё до обеда и мы взялись разогревать самовар сосновыми шишками. Но шишки, как назло, дымили и мы долго возились с едва тёпленьким самоваром, стремясь довести его до кипения. Где-то за кустами слышался говор людей, иногда смех. По ту сторону большой дороги работали люди и вскоре к нам подошли несколько человек с граблями. В основном это были молодые женщины с обветренными загорелыми лицами и среди них я узнала уже старенькую Нюру. Мы обнялись, заплакали... Я не виделась с Анной Александровной больше тридцати лет. Самовар, наконец, закипел, мы разложили снедь. Среди молодых узнали Марфину невестку Клаву, жену Васьки, Марфиного внука. Голубоглазая смешливая Клава спросила нас:" Соскучились поди по хутору-то?" -" Дак вы присаживайтесь, присаживайтесь, вот тут на травку и поговорим, чайку с пирогами попьём," - приглашали мы. Но кто-то из молодых сказал:" Нет уж нам чаи некогда распивать, работать надо!" И все быстрым шагом рванули прочь. Я видела, как Анна Александровна с граблями наперевес бросилась их догонять, как напряглась её старая худенькая спина. Под силу ли ей было тягаться за молодыми? Галина кинулась за ней:" Нюра,Нюра! Вернись! Я тебе чашку налила!" Но где там! Мы расстроились окончательно. Кусок в горло не лез. Какой-то стыд жёг мою совесть. Эки мы, господа! Приехали ностальгировать по утраченному миру детства! Мы не остались на этой любимой Земле, мы не вырастили на ней плодов, как столько лет выращивает на ней Анна Александровна. Полвека на колхозной работе! Дорогие мои, незабвенные...
И вот поговорили мы тогда с мамой уже в девяностых, рассказала она о двух неудачных попытках возвратить нашу икону из рук неуступчивой Анны Александровны, и я поняла, что мама с этим как бы смирилась и третьей попытки не будет. У меня тоже появилась какая-то растерянность от непонимания ситуации. Было непонятно почему две женщины, бывшие близкие соседки, вместе, рука об руку многие годы рвали свои жилы на колхозной работе в войну и после, всегда были дружны, по-соседски помогали друг другу, а теперь не могли договориться. Да, мы уехали. Так получилось. Теперь мать винила себя и робела перед Анной, а та, хоть и знала, что икона искони наша, но получила-то она её из рук Леонида, которому она была, видимо, не нужна, то какой теперь может быть разговор? Прошёл ещё не один год. Почти каждое лето будучи в Вельске при первой возможности я навещала родную поляну, радовалась, что каждый год шумит на ней овёс или жито, алеет клевер или голубеет цветущий лён. Иногда бывала и в деревне, а она всё пустела и пустела. Нашей начальной школы давным-давно не было. Огромное здание за неимением учеников перевезли в Нижне-Кулое туда, где был сельсовет. Извели коров и лошадей. Не слыхать гармошки даже в праздничный день. Иногда я навещала в Заручёвной моих питерских друзей Зою Васильевну и её дочь Ирину Александровну, на лето приезжающих в свой маленький домик. Деревня Заручёвна (Дуравинская) - Родина Зои Васильевны. В Нижне-Кулое на сельском кладбище похоронен и её муж Александр Иванович Коптелов, ветеран Великой Отечественной. Анна Александровна уже не жила в своём доме, там жил её внук со своим многочисленным семейством. А её,как престарелую почётную колхозницу, поместили в пансионат, устроенный для колхозников-ветеранов в деревне Орехова. Это примерно в 7-ми километрах от Запольной, чуть дальше от сельсовета. Я знала, что икона Святителя Николая осталась в доме Анны, и однажды зашла к ним. Ребятня мал-мала меньше и коровы нет. В горенке на кровати сидит теперь уже бабушка этим детям Галина. У неё отказали ноги. Выпивали вместе с мужем, он уже давно умер. Она стала калекой. Помню её нашей хуторской девочкой, потом сероглазой красавицей, ещё незамужней, иногда заезжавшей к нам в вельский дом. Печален был наш разговор: " Так бы ничего, жить можно, да вот костыли окаянные отказали!" - говорила она. Приехал на тракторе внук Анны. Я представилась и озвучила свою просьбу относительно иконы. Он резко отказал:" Не отдадим! Бабушка не отдала, я тоже не отдам!" Такая категоричность была в его словах, а в глазах явная насмешка и ненависть, но я пересилила себя и спокойно сказала: "Хорошо, я схожу к бабушке за разрешением. Схожу сегодня же." - " Ой, едва ли разрешит!" - хохотнул он. Я, как спустилась с их крыльца, так и отправилась в дорогу к Анне Александровне: "Пройду, - думала я, - пройду пешком." Надо идти, как ходят паломники на поклонение к святым. Я иду не просто к Анне Александровне, я иду поклониться великому святому Николаю Чудотворцу, я хочу заслужить его прощение нас грешных, и маму, и Анну, и меня. Пройду до Анны и обратно, все 14 километров и увижу ЕГО ЛИК! Я не пришла к Анне с пустыми руками, вручила ей какие-то немудрящие гостинцы. Она искренно обрадовалась мне, стала расспрашивать про маму. А я незаметно вставила в разговор просьбу о возврате иконы.
- Люсенька! Да какой об этом разговор! Бери! Бери! Забирай в любое время! Мне тут хорошо, но уж сильно тоскую по дому! Хоть бы внук забрал на денёк, ребят бы посмотреть. Я в чистоте и кормят хорошо, но тоскую, больно тоскую!
Уже вечером я подходила к деревне, меня догнала легковушка: " Подвезти Вас?"
- Спасибо, молодой человек! Я уже пришла.
В Запольной хозяйка без звука вынесла мне из зимней избы икону, как только я сообщила ей о разрешении Анны Александровны. Но, Боже мой, что я увидела?! Под толстым слоем серой пыли было не видно Лика Святителя Николая. Женщина поспешно смахивала пыль с иконы такой же серой тряпкой.
И вот я иду по деревне, несу сокровище, наше родовое сокровище, еле несу, потому что оно тяжеленное в деревянной раме примерно 70х70 см., держусь рукой за железное кольцо наверху рамы, а нижняя её часть почти касается земли. Стекло в раме составлено из двух неравнозначных половин, а при нас оно было цельное. Значит, то первое разбили. Золотистый оклад из виноградных листьев прорван не в одном месте. Есть и другие признаки осквернения, но всё равно радость переполняет меня. Такое чувство, словно я вызволила из плена измученное родное существо. В доме у Зои Васильевны мы очистили икону от пыли и грязи, упаковали в чистую ткань. Наутро я собралась ехать в Вельск. Зоя Васильевна принялась меня отговаривать.
- Люся, да погости ещё. Как ты поедешь? Сегодня и автобуса на Верховажье нет. У нас ведь тут автобусы ходят не каждый день. - Но я уже решила ехать и отговаривать меня было бесполезно. Всё равно какая-нибудь попутка остановится.
Зоя Васильевна вызвалась меня проводить.
- Провожу тебя до большой дороги, помогу хоть икону поднести. Такую тяжёлую как ты до нас-то её донесла?
И мы пошли. Ирины Александровны дома не было в этот момент. Мы обе взялись за кольцо, вдвоём и вправду было легче нести. Но Зоя Васильевна и тут не переставала меня отговаривать.
-Просидишь у дороги и не уедешь, давай вернёмся!
- Зоя Васильевна-а-а! Мы к о г о несём?!
Моя помощница понимающе улыбнулась. Мы уже были недалеко от большой дороги. Видели, как и машинка какая - то прошла. Мы ещё и к дороге вплотную не подошли, видим машинка пятится назад. Подходим, стоит газелька. Из кабины выходит шофёр, молодой мужик.
- Здравствуйте! Вам куда-то ехать?
- Мне надо бы в Вельск,- говорю я.
- Я как раз еду в Вельск. Что это у вас? Давайте сюда.
Открывает кузовок. Просторно, чистые разноцветные половички.
Ой, замечательно! - не могу сдержать восхищения. - Только осторожно кладите, да, вот так!
На лице Зои Васильевны вижу неподдельное изумление. Мы обнялись с ней на прощанье. Я села в кабину, поехали. Мне не терпелось узнать у шофёра почему же он проехал наш перекрёсток, а потом спятился назад.
- Да сам не знаю, видел вас, как вы шли. Подумалось, что вам сгожусь, вот и вернулся.
Часа через полтора мы были в Вельске, остановились напротив нашего дома. У меня было 200 рублей, на радостях все отдала Виктору (так звали шофёра). Мама увидела меня с ношей ещё из окна и сразу всё поняла. Как только я открыла дверь, она встретила меня изумлённым возгласом: " Ой! Люся! Неужели удалось?!"