В начале самом нас было двое:
я и ты.
Ты был прекрасен, как солнца свет, я был, как отблеск строгий
луны.
Меня кляли за спиною тихо:
я верный сын.
Тебя равняли порой с отцом, но
ты был другим.
Ты был любимцем прекрасных тварей,
Но сам ценил лишь холодных змей.
Ты усмехался моим моралям,
Преступно взбалмошный дуралей.
Ты слишком рьяно хранил свободу,
Пусть всем известно — свободы нет.
Ты мог внушить что угодно словом,
Но я в словах твоих слышал бред.
До рези чистый, ты стал кумиром,
До скрипа наглый — почти врагом.
Но я плохого в тебе не видел —
В твой свет порочный, как все, влюблён.
Нас было двое. Решил я, будто
Жестокость есть к просветленью путь.
А ты, любовью чужой опутан, —
Что ниже бога совсем чуть-чуть.
Нас было двое. И вздумал каждый,
Что знает, как бы хотел творец.
Крыла твои обратились сажей.
Тебя то я ниизверг с небес,
А сам остался в садах притихших,
Влачить, сбиваясь со счёта, век,
Считать для блага тебя погибшим,
Сквозь время слышать твой яркий свет,
Вести с нечистым без толка войны,
Всё новых войнов топя в огне...
Со страхом чуять в душе холодной
Гордыни семя на самом дне.