Чернилами Серебряного века
В дымах «Cеребряного века»
Памяти Михаила Кузмина
Рано утром,
Чтобы встать другим,–
Непохожим, вызревшим и чУдным, –
Ковыряя корку ночи нудной,
Нацеплю лиловые круги
Под глазами.
И, простясь с азами,
В пиршестве расцвеченных долин
Горизонт, намётанный стогами,
Заверну за переплётный тын.
Книжки, перелистанной и сложной
Небоскрёбом истины приложной,
Что приблудным Гулливерам сын,
Не постигну.
И сорвусь на «ять».
Рук твоих мне не разъять
Опять.
Тщетно
Хочу быть разным –
К черту масть.
Хожденье
Коло-
колом
возле.
Безглаз-
(с)ным;
Шустрым-просто-«шасть».
Скворчащим.
Кольчато-промёрзлым.
Нагряну,
чтобы не упасть.
Отрину,
чтобы не украсть.
И так, собачьею верстой…
И спросит сын:
« Ты кто такой?!».
Пасынок. Домашний арест.
Разглядывая пятна на стене,
Уже не вижу пятен на стене,
А лишь проекцию на куполе затылка.
Но небо, отражённое в стекле,
Два солнца, искажённые в стекле,
Исчерчены скольжением закрылков.
И, перьями, мурашки на спине
Шевелятся в предчувствии подъёма.
А в память из оставленного дома
Проникнут только пятна на стене…
Грани
Сквозь ночь, как через тонкое стекло, –
И не заметишь призрачного хруста, –
Но что сегодня пусто – завтра густо,
Едва сухое днище потекло.
Тень обрамляет светлое чело.
Удар паденья – первый миг победы.
А благородство засевает беды…
… и сердце ночи ясно и бело.
Птенцом, едва упавшим из гнезда,
Назад уже и чудом не вернёшься,
Взовьёшься вверх, иль прахом обернёшься, –
Свидетель только колкая звезда.
Но даже в ней не будет постоянства:
Не одолев сил тяжести упрямством,
Щекой заката скатится слезой,
Как запятая перед бирюзой…
Ледниковый период
Тому минуло сорок сроков
Или подходит новый срок –
Не знаю,
только зябну в строках,
Вбежавших на пустой листок…
* * *
Спаял столкнувшиеся льдины
Урал – торосом над равниной.
Бескрайни снежные бурты
В пределах вечной мерзлоты.
Нет звуков, следа и движенья:
Одно
светила отраженье
В крупицах снежной целины,
Да тени, сини и длинны,
За день отмерят две длины.
Оледенения эпоха.
Уже ни хорошо – ни плохо:
Чисты страницы пустоты
Для Слова
И
Для Красоты.
Вьюжное утро
Позёмки пена смыла горизонт.
Мы спим ещё, не ведая и сами,
Как далеко простёрся этот сон,
Как он захвачен встречей с небесами.
И это шаг! – от выспренних высот
Вернуться в плоть до часу пробужденья,
К смятенью неосмысленных забот
От ясноокой радуги Творенья.
Будильник распорол парящий сон,
А за окном у вьюги в подвывалах
Блуждают души, чей паром снесён,
Иссякла плоть, и радуга –
пропала…
Забайкальский вестерн
В поезде «Россия»
Наш поезд пыхтит по прерии
Наверно в десятой серии,
А следом сосёнки-сиу
И
Краснокожие ивы,
Но:
Морозно,
трещат винчестеры ль
По правилам лучших вестернов? –
Погоня, однако, не спорится –
Снега у нас выше пояса…
Капель тревоги
Толчки весны прорвутся трелью птицы.
И солнце искрой падает в росу,
И рябь реки – окрасили зарницы,
И кудри ветра спутаны в лесу.
Пронизан светом Свет, в цвету и прахе,
Роняя в сердце
Искры,
Рябь,
Весну…
Но долгой каплей падаю во мраке,
Задев души распухшую десну…
Под шарманку
Я не знаю откуда,
Я не знаю когда –
Но за шиворот капли:
То любовь, то беда.
Ночь подоткнута паклей,
Волнорезом тверда,
И безвредна покуда,
До прилива, вода.
Только треск у запруды,
И в субботу – среда:
Так за шиворот каплей
И любовь, и беда.
Шею вытянешь цаплей,
А не видно следа:
То ли снова простуда,
То ли снова Орда?
А чаек на причудах:
Кто, да как, да когда?
Где я был? Чем я буду?
Чья любовь? В чём беда?
Потом
Мой друг Потом,
Мой враг Потом
Сидят со мною за столом.
Потом ушли Потом опять,
И я улёгся помечтать,
Чтобы приснилась мне Потом,
Танцующая животом.
Потом хлебну из кубков всласть
Сначала страсть, а после власть.
Потом – я покорю Парнас,
Потом – во всём покаюсь враз;
Потом – успею и смогу;
Потом – прощу и сберегу.
Потом в тени каких-то фиг
Почую –
Истину постиг:
Потом – огромная страна,
За каждый край скользит она.
А жизнь совсем не так длинна…
И бьют часы не первый раз
Сейчас…
Спираль
Засыпает песками дней
Вешний берег и русла грёз,
Где уже не поёт Орфей,
И пожухли бутоны роз.
Сад желтеет жарою ос.
Жалит
жалость во след,
И жаль,
Что, забыв голубых стрекоз,
От пожаров сереет даль.
Сединою повеет снег,
Возвращая прозрачность строк,
Ту, в которой возьмёт разбег
Ледоколом апрельский слог.
Соки
или некоторые советы
по обращению с поэтом
У поэта помощи не просят,
как у нищего не просят подаяния,
как в Сахаре валенки не носят
и не верят свежему преданию.
Короче:
не жди от поэта подмоги –
он не банкир,
не факир,
не герой, безупречно строгий.
А ещё:
у поэта не спрашивают пути –
это, что компасом крутить
посреди магнитной аномалии.
Был бы он Знатоком –
так, и с буквами незнаком,
сидел бы в Бали
или
окопался бы в пляжах Анталии.
Нет:
поэт и ответ
знакомы, как бегемот и талия.
Но вот ежели между заботой о сне
и хлопотами о хлебе
предполагается, вчерне,
некоторое время.
И где-то потягивает,
но не то, чтобы бремя.
И что-то пощипывает,
но не то, чтобы горячо,
а что-то ещё.
И по заплаканной щеке тоскует плечо…
А в мыслях –
не то сквожение,
не то кубика Рубика не схождение.
Или голова с душой не поделят делянку…
Вот оно!
Самое это…
Пора звать поэта
и зачерпнуть у него из ранки.
Это – изволь. Изволь.
Как с берёзы весной:
ковырнул, где боль –
и сочится,
набежит строфа сукровицей
с солью земной.
А ты пей – не жалей,
ещё натечёт.
Не иссякнет курилка,
пока не помрёт.
Кстати, о результате сочения:
теперь, я думаю, точно поймёшь,
это ведь проще, чем кухонный нож –
от чего поэтическое творение
со школы именуется Сочи-
нением.
На полатях
Грёзы, грёзы, грёзы, грёзы, грёзы
Где-то бродят за обложкой прозы.
Слёзы, слёзы, слёзы, слёзы, слёзы
Где-то льются, но за рамкой позы.
Время, время, время, время, время:
Бремя, струйка, горсть золы и семя.
Шпоры, шоры, шторы и укоры –
Перелом хребта проросшей споры.
Зеркало, захватанное взором,
Кто-то наполняет всяким вздором…
На печи,
по щучьему веленью,
Спит Емеля – идеал творенья…
* * *
Под куполом души
стоят полки солдат,
под куполом души
бутонов розы ждут,
подвешен до поры
на нитках звездопад,
и сторожа костры
под самым сердцем жгут.
И нужен только вождь,
чтоб двинулись полки;
и нужен только дождь –
в бутонах будет куст.
И рассекут подвес
рассветные стрелки,
осыпав блеск небес:
и купол будет пуст.
Но где-то сгинул вождь –
пьёт выжатый закат.
И заблудился дождь,
за куполом кружа.
И выпал на шатры
озябший звездопад.
Но жгут свои костры
под сердцем сторожа.
Перигей
Если струны задела душа –
Тела полости воют запоем.
И сверженье рассудка верша,
Сердце щупает стенки и ноет.
Одноглазо мышкует Луна:
Ищет пристально скрытые смыслы.
Только спит под Луною страна –
Не читаются спящие мысли.
И по кругу: из клинча в гамбит, -
Неизбывно в надежде сближений.
Но упрямы пружины орбит.
Кормит биржи планктон расхождений…
Луна в Декадансе
Ах, эта мутная луна –
По волчьим тропам пелена,
По волчьим тропам и пескам,
По нашим душам и вискам.
По волчьим душам и пескам,
По нашим тропам и вискам
Сплетая свет в седую нить,
На землю снег роняет ниц.
Роняя снег на землю ниц,
Сплетает в сеть седую нить,
Оставив в небе тень чела,
Как рябь за килем у челна.
Рябит за килем у челна,
Разбив о волны тень чела.
И, здесь, в простуженном краю,
Мы только рядышком – в раю.
Но, здесь, в простуженном раю,
Мы даже рядом – на краю,
Пока в окно глядит она,
Уныло-мутная луна…
Навзрыд
Серый холод застрявших в антеннах небес
Добивает отряд незадавшихся дней.
И скрипит никогда не желтеющий лес
Колыбелями чёрных, ползучих теней.
Всё о том, что сегодня никто не воскрес.
И к тому, что за Стиксом не будет огней.
Вбитый в темя Голгофы, обветрился крест,
А Джамрат огрызается градом камней…
Тартарос
Здесь чёрный пёс,
В тенях скользящий змей,
И бледный плёс в клубах мертвящей серы.
И поздно слать за ратниками веры:
Золу спалённых дней
Уже забрызгал Запад кровью рос
Из горла перерезанного меры…
Варвары. Новая эра?
Растоптан древний мир.
Как миф…
Повержен город, тайны схоронив.
И пир вершит палаш.
И лиц
В ущербе света хмельной шабаш
В пещерах чёрных улиц.
Свист варварской пращи,
И стяги – на плащи,
И в храмах – гул костров,
И нем – позор богов…
Фобия
Стыну стягом пробитым
Над покоем солдат…
Вою псиной забытой
На бездомный закат.
А в мозгу недотрогой
Каждый ветхий завет…
Так какой же дорогой
Бездна выпустит свет?
Колокольцами прянет
Раскомаринской стать…
За околицей дрянью
То ли брань, то ли рать…
Не по-русски острижен
Неанглийский сонет:
Говорят, мол, обижен,
В бездну прячется свет…
Равнодушна гордыня
Близоруких небес.
Бесконечна пустыня
Сладковесных словес.
Спляшет яблочко в блюдце
И сойдёт на обед.
Облака промахнутся –
И расплещется свет…
Икариец
Если солнце моё не взойдёт,
А последним питьём – закат:
Ночь, привычно немая от звёзд,
Вздор за мной соберёт в ушат, –
Да – в чулан, в поминальных снах…
Крылья пробует вольный дух –
За секундою и – на взмах:
Только вскинется светлый пух,
Только хлынет мир под ребром.
Оборвётся перо невзначай,
Звякнет ложечкой-серебром,
В чью-то чашку, в рассветный чай…
* * *
«Немеркнущая слава» бытия –
В сарказме кромлехов*
И вечных жёлтых слитков,
Да знаками на скалах или свитках,
Шифрующими пеплы жития…
Немеркнущая жажда бытия:
Во сне – полёт,
Явь – чистою открыткой.
И можешь ВСЁ!!
Но лишь одна попытка,
Ведущая к вратам небытия…
_______________________________
* Кромлех – один из видов памятников
мегалитической культуры, по форме представляющий
из себя прямоугольную арку из каменных блоков.
О возрасте и назначении этих объектов учёные спорят
(прим. Автора).
Дела семейные
Родила Мощь, гранёный пресс рябя,
Войну с Враждой, ущербною сестрицей,
Чтоб Страх испепелили в небылицу,
Чтобы низвергли папу в пух и прах,
Но каждый день их кормит папа Страх,
Страшась себя в их помрачённых лицах,
И снова их рождая и любя…
…Прощай, мой страх, и я люблю тебя, –
Ты остаёшься стражем на границах…
Оптимизм
Не верю сумрачному духу
И декадансовым духам.
Но вьётся радужною мухой,
Едва присев на кончик слуха,
Едва повеяв по верхам,
Щекочет ноздри лёгким пухом
ПРЕДчувствие:
Благою руной
За тучей свет не меркнет лунный,
И запад вновь проглотит ночь.
И солнце сидром в мир прольётся,
В свой час поднявшись из колодца.
Во мраке сгинувшая прочь,
Душа из пяток отзовётся,
С любовью и тоской вернётся…
И,
чтобы ни вещал мне страх, –
Мир жив.
Как жил на трёх китах…
Белая ночь. Исход.
Сизый флёр оперенья густеющих туч
Белой ночи смывает багряный рубеж.
Близоруко пробравшийся тощенький луч
Молодит позолотой облупленный «беж».
Будто оком прозревшим блеснёт медальон,
Поверяя гармонией зреющий мрак.
Гулкий камень пустыни.
Со шпилей озон
Каплет вниз, словно кровь циклонических драк.
Город – фуга. Строфа циклопических строк:
Снова оторопь лижет в кармане ладонь;
Снова Балтика ливнем приносит оброк;
Снова ждут купола поднебесный огонь…
Пасмурные леонидии
Играет небо розовым и серым –
Впитался в тучи матовый закат.
Лишь изредка мерцающие стрелы
Сквозят в прорехи ветряных аркад.
И словно бы природа онемела,
Прослушивая ходики цикад:
Мы вместе ждём, что в туче поределой
Отдёрнут занавес – и будет звездопад.
Болиды брызнут стайкой красноперой,
От сердца неба ниспадёт каскад,
Чтобы навстречу тоже запестрело
От жажды вожделенных эскапад.
Но розовый угас в свинцово-спелом
И, значит, не дано подстроить лад.
И остаётся в ночь, оставив тело,
Сквозить в прорехи ветряных аркад.
Тропы бессонницы
Точёные мысли о завтрашнем ветре…
Отличье постромок среди ремешков…
Ложатся осколки в сажени и в метре,
А позже до дюймов дойдёт и вершков…
Дымятся туманами склоны Ай-Петри*,
Дымятся дороги слепых аватар**…
И требуют дани посланья Деметры
И запах из кухни с фамилией Взвар…
И небо,
Где время застужено далью,
Мерцает пространств антрацитным углём,
На западе – бронзой,
На севере – сталью,
А выше – прозрачной слезы хрусталём…
*Ай-Петри – горный пик и плато в Крыму, с репутацией
самого туманного места полуострова.
**Аватара – воплощение бога Вишну в разнообразных
формах для свершений и подвигов (древнеинд.)
Happy end
Катилось солнце под закат
Нырять в пучину,
Его к стеклу приклеил взгляд
Листком осины.
Но взгляд устал цеплять и «мочь»
От шрамов Сциллы…
И свет померк – шагнула ночь
В окно гостиной.
Реанимация
Был ангел – свеж,
А ночь была слепой.
Коса – косой,
А стук – раскатом грома.
Сияли:
Лезвие – зеркальной кожей хрома,-
И, правда – непокрытой головой.
Присяжные, журчавшие опрежь, –
В повязках марлевых и нимбах влажных лысин…
И Голос был –
Тяжёл набатом истин…
Глаза открыл – слепило бирюзой…
Уголёк
Мой сон уходит –
Кипами вещей
Завален будто длинные стоянки,
Чешуйками скользнувшей в пруд беглянки,
Костями белыми неизгнанных гостей.
Мой миг уходит
Ровно к октябрю,
Когда взорвётся клён протуберанцем,
А в ночь зима гремит хрустальным ранцем,
И отраженье скормлено дождю…
Мой мир уходит
Прямиком в зарю,
В дыханье речки,
повстречавшей море,
В тепло от печки,
Что озноб оспорит.
В ней угольком я день за днём горю…
Андерсен в модерне
В чёрном куполе течь:
серебро
Сквозь порез серповидный Луны
Остужает занозу-ребро
Под бинтами ночной тишины.
Только, сполохом, клич лебедей...
Только пешего принца рассказ,
Как престижно у новых людей
Крылья сбрасывать в пыльный лабаз.
Под шрапнелью зеркальной лузги -
Сердце плоское, словно лоскут...
Чьи-то сёстры — не видно ни зги —
Мне кольчужку крапивную ткут...
Солнцеарт
Пролит «оранж» в сиреневую чашу,
Серебряным подёрнут по краям.
Ещё мазок – и будет мир окрашен
В зелёный шёпот голубым ветрам.
Последний мах крыла летучей мыши
Стряхнул с небес мерцающую соль
Алмазной искрой на траву, на крыши –
Долой из сердца сумрачную моль.
Палитра наливается «легато»,
И фреска дня получится легка,
Но жжёт воспоминаньями заката
Багряная рассветная река…