Галина Семененко
автор
Мемуаристы, вспоминавшие мир русского Парижа 20-30-х годов нашего столетия, при упоминании Анны Присмановой (1892 – 1960), чаще всего писали о ее вызывающей манере поведения и какой-то демонстративной отъединенности от эмигрантских литературных посиделок. Она и ее муж, прекрасный поэт Александр Гингер, казалось, пребывали в каком-то другом измерении. “Странная пара”, — говорили о них. Да и стихи Анны Семеновны Присмановой тоже были написаны в манере, далекой от общепринятых канонов. Но при всем том в таланте ей не отказывал никто. А сегодня историки литературы, особенно на Западе, не стесняясь, называют ее одной из лучших русских поэтесс ХХ века.
Вода, вставая утром из русла,
питает облако своим туманом.
Туман, что через жизнь я пронесла,
и не был и не может быть обманом.
Туман, слезою капая из глаз,
быть может, продолжает то движенье,
тот начатый за облаком рассказ,
которого конец есть возвращенье.
Пусть дождь идёт, туманное звено
то снизу вверх, то сверху вниз сдвигая...
Конечно, эта жизнь идёт на дно,
но, кажется, за ней встаёт другая.
Анна Присманова
1956
Поэзия Присмановой, действительно, простой для читателя не была никогда. Даже те, кто сумел еще при ее жизни разглядеть этот замечательный талант, писали о слишком искусственном построении строф и о “тяжести” ее слога.
Вниманию к самодовлеющей ценности слова в поэзии Анна Семеновна научилась у Гумилева, который подписал ее членский билет “Союза поэтов” совсем незадолго до своей гибели. Она, во всяком случае, на людях, никогда не вспоминала ни занятия в его студии, ни голодный Петроград, куда приехала из Либавы в 1918 году.
Расстрел любимого учителя раскрыл ей глаза на новую власть,и в 1922 году она уехала в Берлин. А потом был Париж, где прошла почти вся жизнь. Здесь она встретила Александра Гингера, здесь родились ее сыновья, здесь увидели свет ее поэтические сборники.
Александру Гингеру
Есть пустота - от вещества свободность...
Материи насущной лишена,
она имеет духа полноводность,
но звук её теченья - тишина.
В глубокой пустоте плывут планеты.
Дух пустоты сродни земной душе.
Пастух, лелея музыки заветы,
опустошённость ценит в камыше.
Душе немногих дух первоначальный
дарует пониманье пустоты,
и души те немногие печальны,
как в почве погребальные пласты.
Опустошенья сумрачное чувство
сияньем жертвенности заглуши.
Не на пустыне держится искусство,
а на работе страждущей души.
Все четыре года нацистской оккупации Гингеры провели в Париже. Поразительным образом, жизнь их протекала не в подполье, а дома. Лишь изредка Александр ночевал у друзей. Несколько раз за ним приходили, но не заставали (о рейдах его предупреждали заранее). Анну - не трогали: она была православной и русской, поскольку крестилась еще в царской России. Дети - тоже считали себя и считались русскими. Мать Александра, Мария Михайловна Блюменфельд, ближе стоявшая к еврейству, зарегистрировалась, носила маген-довид — и погибла в Освенциме.
Памяти Раисы Блох (эмигрантка, поэтесса, погибшая в газовой камере концлагеря).
Кто просит нас вникать в глаза слепых,
кто носит нас вокруг глухого слуха?
То - сердце, натыкаясь на столпы,
летает вкруг сияния, как муха.
Сияют лампы письменных столов
(так нам струя сияла бы в пустыне).
Как мало стало путеводных слов,
как мало звездочётов стало ныне!
Быть может, есть в исканьи недочёт,
быть может, есть в сиянии затменье,
и в нас, быть может, слился звездочёт
с купцом, считающим свои каменья.
Но след сияния живуч всегда
(лучи луны сияют и над моргом),
и в нас блестит, как некая руда,
соединенье жалости с восторгом.
После Победы, Анна с мужем хотели уехать в СССР, когда эмигрантам стали выдавать советские паспорта. Но что-то все-таки остановило ее, и лагерная участь их с Гингером миновала.
Когда надумает расстаться
моё дыхание со мной,
я не смогу уже остаться
на затверделости земной.
Когда в лампаде мало масла,
когда у свечки сала нет...
Но прежде чем она погасла,
она даёт высокий свет.
Прости меня, что не блистала
я в полдень полной красотой,
зато полу-ночью листала
я листья книги золотой,
той самой, что рассталась с глиной,
и всю меня несёт туда,
откуда кажутся равниной
ущелия и города.
Анна Присманова (1892-1960) и Александр Гингер (1897-1965)
Анна в разные периоды жизни. Анна родилась в Либаве и прожила в этом городе до 25 лет. После революции 17-го жила два года в Москве и Петербурге, а всю оставшуюся жизнь провела в эмиграции, сначала в Берлине, а потом в Париже. Отец Анны, Симон Присман, был врачом, специалистом по проказе, что в больнице портового города в то время было актуально. Своим трем дочерям он дал русские имена и русское образование. В 1910 году Анна приняла православие и стала писать свою фамилию на русский манер, сначала в качестве псевдонима, а потом и как анкетное имя.
Анна
Не верь тому, что тайной связи нет
у имени c душою. В день туманный
явилась я на белый этот свет
c душой, настроенной на имя Анны.
В сентябрьский день, на севере, в порту
рождён был мир мой, слову посвящённый.
Свой первый слог прочла я на борту
рыбачьей барки, солнцем освещённой.
Движенье твёрдой северной волны
давало мне начальные уроки,
и стала я средь ночи вдоль стены
писать на ощупь грамотные строки.
И так легко казалось мне писать,
как за субботой встретить воскресенье,
как золоту деревьев повисать
над стынущим стеклом воды осенней.
Взволнована словесным рождеством,
я писчий лист слезою оросила,
но книга жалоб стала торжеством
моим и неотъемлемою силой.
Вокруг себя не видя ни души,
чтоб утолить мой голод без предела,
взяла я пенье пищей для души
и долгий сон - питанием для тела.
Парение, высокий дар богов,
соединив c настойчивостью нрава,
полет - c невозмутимостью мозгов,
на листик лавра я имею право.
Куда б ни шла средь золотого дня,
к победе я иль даже к пораженью,
я благодаpна тем, кто для меня
явился побудителем к движенью.
Я благ любви другим не в силах дать
(я знаю, не к лицу мне воркованье),
но я хотела б дать им благодать,
чтоб оправдать своё существованье.
Незыблемо старание cие,
но благодать - незваный гость и странный...
И кажется, чpез это бытие
я пронесу напрасно душу Анны.
Галина Семененко
автор