Н. Пиковской
.
О Дульсинея! Я угомонился,
и жар в груди, естественно, угас,
хотя, казалось, что я вновь родился,
когда-то встретив на турнире Вас.
Забыты богатырские утехи:
охоты, маскарады и пиры.
Снимаю я помятые доспехи,
навеки выбывая из игры.
От серенад я вновь вернулся к прозе,
а вместо вин пью гадкий самогон,
мой Санчо стал известным мафиози,
а Вы, я слышал, рветесь за кордон?
Давно на свалке сапоги и шпоры,
а шлем - в сортире (перевёрнут, и не зря).
Копье, враги дрожали пред которым,
идёт на черенки инвентаря.
В чулане искарёженные ножны –
не выхватить заржавленный булат,
и с мельницами битва невозможна:
куда ни глянь – компьютеры стоят.
Клич боя я издал бы, как бывало,
но слышен лишь какой-то хриплый вздох,
дырой зияет ржавое забрало,
а Россинант от голода издох.
И у меня болезни без просвета:
то анемия, то сердечный спазм.
Какая уж любовь в такие лета!
Ведь это просто старческий маразм!
Уйду в деревню и куплю кобылу,
чтоб от безделья вовсе я не скис –
она б себя на пастбище кормила,
а мне б давала иногда кумыс.
Кончаю я, собрав остатки силы,
последнее послание мое –
совсем засохли в принтере чернила,
а ручка тяжелее, чем копье.
Иллюстрация Сергея Мишкина