на груди, прямо около сердца,
около тела, около, как говорят, души,
лежит кот. не мурчит, –
это вообще редкость.
я глажу ему за ушком –
слышал бы он,
как из нутра моего кто-то истошно кричит
детским воплем.
он лежит, лапами упираясь в живот.
из коего, слава Богу, от тебя никто не вышел,
на тебя похожий. слава Богу.
кот спит, подергивая усами,
я говорю ему, что еще чуть-чуть, еще чуть-чуть
и навсегда разболит.
он не слушает. что ему слушать человечи слезы.
ему никто не клялся в вечной,
[плюнуть бы тебе в морду],
любви,
ему, как хорошо, били по ушам
только за обгаженную кровать.
кот лежит на моей груди,
и под ним разверзывается лава,
вулкан, ребра делятся пополам.
что ему человече горе –
хоть бы корма насыпали, что ли.
хочется выдернуть изнутри
это проклятое ребро
и послать тебе почтой.
Бог сказал про жену,
а ты послал его в жопу.
кот лежит на мне, он мурчит.
рана затянется. без следов шрамов,
поединков, войны.
я оставлю себе эту кость.
тебе не понравилось мое ребро,
ну что ж...
кто-то непременно другой, позже,
чуть погодя,
ляжет, как кот – мне на грудь.
и скажет, жмурясь, как кот:
«слава Богу, я нашел свое.
кость от кости моей,
плоть от плоти моей,
будь женою мне».
(с) doberman.