Иногда люди казались ей птицами.
Но не теми, синими, которые в сказках исполняют все желания и приносят счастье.
И не теми, гордыми и независимыми, которые парят высоко в облаках и которых изображают на гербах и флагах.
Люди казались ей простыми серыми камышовками – она однажды видела таких в кустах орешника в приречном лесу. Именно в их неприметные гнёзда кукушка подбрасывает своё яйцо…
И вот, заботливая камышовка высиживает его вместе со своими. Даёт им всем одинаковое количество тепла, времени и своей любви. Но кукушечье яйцо обычно такое большое, что занимает почти всё гнездо и требует от неё больше заботы, чем другие.
Потом приходит срок, и первым пробивает скорлупу кукушонок. Они всегда появляются на свет раньше других - так устроено…
Камышовка, обрадовавшись первенцу, погружается в материнские хлопоты кормления и даже не успевает заметить, как и когда из гнезда пропадают её собственные, вылупившиеся чуть позже, дети. И, ослеплённая материнским счастьем, она отдаёт все силы, всю свою радость и любовь этому растущему не по дням, а по часам, чужому птенцу…
Именно такими казались ей люди, которые её окружали: словно что-то незаметно вкралось в их жизнь, изменив её приоритеты, став самым главным среди прочих, отодвинув другие важности в сторону. И это странное, чуждое внедрение постепенно и бесконечно поглощало все их силы и эмоции.
Она смотрела в их глаза…
Вслушивалась в то, что они говорили…
Пыталась понять мотивы их поступков…
И порой ей казалось, что они говорят и делают совсем не то, что хотели бы. И что это вообще не они всё говорят и делают! Но по-другому – не могут. Как будто изо дня в день кормят прожорливого подкидыша, потеряв своих родных птенцов…
А в это время её собственные дни шли в своей, давно и надолго вперёд определённой, закономерности, требуя от неё обычных действий и рутинных забот и предлагая взамен не менее обычные радости. Нет, конечно, у неё случались разные события в жизни: были и сложные периоды, и счастливые времена – всё как у всех. Но, часто, даже на пике своих радостных эмоций, где-то совсем рядом, почти неуловимо, она ощущала какую-то глубинную печаль. Ей было трудно объяснить это даже самой себе. Это было что-то, скорее интуитивное, чем фактическое. Где-то на краю улыбки, в отзвуке смеха, в закушенной губе, в задумчивом взгляде – еле заметной оставалась какая-то опустошённость. Обессиленность...
Совсем как у маленькой неприметной камышовки, обречённой вскармливать чужого птенца в опустевшем гнезде…