...Мануэль испугался, поймав себя на мысли о том, что он пытается отыскать Еву Вольф. Он спохватился, надо как-то себя от этого предостеречь. Не искать больше эту женщину! Забыть о ней! Выбить ее из головы, эту женщину!
Он снова взглянул на фотографию. Она выглядела на ней до бесстыдства хорошо. Без сомнения, она была счастлива, она показывала свое дитя как добычу, которую она обрела вопреки всему. И ребенок? К своему утешению он не находил какого-либо сходства с собой. У Томаса, например, можно предположить, точно его глаза. По крайней мере, он мог не опасаться того, что где-то будет разгуливать его копия.
И почему вообще он должен быть уверен, что это его младенец? Можно ли счесть доказательством анонимное письмо с фотографией? Эта мысль сбивала его с толку, он снова слышал свой другой голос. Она просто стерва, она бросается каждому на шею, после него был кто-то следующий на очереди, для нее кайф совращать мужчин в самых неподходящих условиях, у этого ребенка может быть много отцов, и ты вовсе не один из них.
Мануэль закрыл глаза и попытался снова восстановить в памяти ту сцену. Это было не просто шагом в неизвестность, это был скачок в невозможное, он как бы не принимал в этом участия, но это с ним все-таки произошло. И как он мог позволить так обойтись с собой? Ибо женщина хотела именно того, о чем она прямо ему сказала. Ребенка. И вот теперь он у нее есть. А у него его нет. Но он был от него, в этом он может быть уверен. Эта женщина не устраивает театр, у нее совсем другие, серьезные намерения.