Непроглядная тьма, лишь парящие лбы фонарей.
Не сойти бы с ума! Небу в звёздах, должно быть, теплей,
И царит Млечный путь в экзосфере, лишённой погоды —
Кто посмеет взглянуть в бесконечные чёрные своды?
Как назло, ни звезды. И прохлада за тонким стеклом.
И с ночной бороды льётся песня стоглавым дождём.
Это — влага сердец, то ли каменных, то ли размякших,
Это — лунный венец, накипь солнц, с небосвода упавших.
Вечных тайн тишина. И мельканье пространственных рельс.
Есть загадка одна — над ней бился ещё Парацельс:
Почему всё есть яд, отчего разрушительно пламя?
Неужели мир — ад, то есть, смерть — это райское знамя?
Раз уж жизнь — это сон, значит, вновь на работу с утра,
Человечества клон — это чья-то большая игра.
Разве это не клад? — разукрашенный лишь светлячками,
Вдоль путей тёмный плат смотрит в окна пустыми зрачками.
Посмотри ему вслед! И не верь, коль увидишь укор!
Сколько зим, сколько лет пассажиров надежда — мотор.
Поезд едет вперёд, при желании мог бы обратно —
Только время не врёт, говоря, что земля безвозвратна
И бежит из-под ног полотном в заводной горизонт,
Где, ей кажется, бог вдруг раскроет серебряный зонт.
Перспектив не догнать. Там, где небо приветствует почву,
Что-то есть: это — гладь. Слышишь, музыка тает над ночью?
Слышишь пение труб сквозь колёс оглушительный свист,
Слышишь, кто-то там вдруг вытворяет божественный твист?
Слышишь, вечность звенит в переездах, в стекле, в перепонках?
Слышишь, входит в зенит за стеклом неизбежная гонка?