В час вечерний, когда весенний
Дождь коснулся земли запретной,
Старый бог, позабытый всеми,
Растерзал сотней молний вечность.
От разрядов Луна ослепла,
Свет померк над могилой древней,
Мрачный замок восстал из пепла,
Заскрипели пружины в чреве.
Небеса перестали плакать,
И, отвесив поклон глубокий,
Отстучали часы двенадцать,
Известив о конце эпохи.
В городишке, одном из сотен,
В меру скучном, порой жестоком,
В эту ночь было шумно очень,
И веселье лилось потоком.
Горожане встречали лето,
Как в столице, ничуть не хуже:
Отыскали вампира где-то
И казнить порешили тут же.
Дружно выбрали столб высокий,
Из осины, на случай всякий,
Ржавой цепью сковали ноги,
Серебра пожалели, скряги.
Нацепили колпак червонный
И, расплющив всего два пальца,
Вколотили шипы в ладони,
Чтобы крепче за столб держался.
Извивался, скулил и плакал,
Не вампир я, кричал страдалец,
Не убийца, не вор, однако
Люди верить слезам боялись.
Рот ударом заткнув, чтоб, значит,
Не чернил человечьей правды,
Поливали слюной собачьей,
Так, без злобы, лишь шутки ради.
На востоке зажглось светило,
Дикий демон под маской кроткой,
Коготки в плоть земли вцепило
Так, что та стала праха горсткой.
Солнце начало пир кровавый,
Стала явь на кошмар похожа,
Закипели смолой суставы,
Волдырями покрылась кожа.
Свет легко проходил сквозь тело,
Оставляя в нем след глубокий,
К звездам стоном мольба взлетела,
Но над ней посмеялись боги.
Между тем, раскалялось небо,
И, предчувствуя час свой судный,
Суетливо, крестясь нелепо,
По домам разбежались люди.
Солнца взгляд крыши жег и стены,
Караулил детей и взрослых,
Не жалел ни больных, ни бедных,
Не щадил ни худых, ни толстых.
Продолжался банкет кровавый,
Смерть по вкусу пришлась, похоже,
Закипели смолой суставы,
Волдыри поползли по коже.
Не открылись ворота рая
Для сложивших молитвы в строки.
Завершался, в огне сгорая,
Человеческий век жестокий.