КОЛЫБЕЛЬНАЯ
Баю-бай, малышка.
Светит месяц в небе.
Пусть скребётся мышка,
Думая о хлебе.
Ну а ты спокойно
Спи, лапуля-лапка,
Горевать на кой нам:
Мамка есть и папка.
Приведут дороги
В райские палаты —
Подведёшь итоги,
Ангел мой крылатый.
Скажешь: было влажно
В колыбели, тесно,
Очень невальяжно
И неинтересно.
Скажешь: стал я ростом
С папу и румяный,
Жил на свете просто —
Трезвый или пьяный.
Скажешь: было мало
Счастья в той сторонке.
Я хочу сначала!
Я хочу в пелёнки!..
Баю-бай, мой милый.
За окошком ночка.
Господи, помилуй
И спаси сыночка!
ПРО СТЕПАНУШКУ СВЕТ ТИМОФЕЕВИЧА. Баллада-диптих
И да сокрушатся они, враги государя...
и да возьмется от земли память их...
Из грамоты патриарха Иоасафа II.
1.
«На вёсла наляжемте, други,
Забьёмте в пищали патрон!
На стрежне завиделись струги,
Гружёные разным добром.
Догоним! — велел Стенька Разин. —
Вперёд, голытьба, не робей!..»
Он кровью невинной окрасил
И Волгу, и зыби степей.
Дуванил* — никто не в обиде;
Довольный, улёгся в челне.
Багровые горы увидел
И чёрное небо — во сне.
А дальше: он мчит по долине
На резвом черкесском коне
К вулкану... по склону — к вершине,
В горящее жерло... Конец!
2.
В какую такую погоду
Ты начал разбойный загул
И дьявольской силе в угоду
На Божий закон посягнул?
Пробрался в алтарь помолиться,
Божился быть честным по гроб,
А сам учинил, кровопийца,
В соборе кровавый погром.
Разбойная пьяная удаль,
Тебе жизнь людей — трын-трава,
Но сыщется, — жди! — твой Иуда, —
Слетит с плеч твоя голова.
Мечтал ты венчаться во храме
С девицей боярских кровей...
Как вор ты повенчан был в сраме
Со смертью на плахе своей.
*Дуванить (стар. казачье — делить добычу (дуван) после набега.
МНЕ ЛИ ПЕТЬ О ТЕБЕ...
Мне ли петь о тебе, златоглавая,
Мне ли петь о тебе, белокаменна,
От петли твоей упасённому,
Батожьём твоим засечённому?
Мне ль забыть тебя, площадь красная,
Храм блаженного, место лобное,
Царя злобного со подручными,
Кровь невинную, неотмщённую?
Проклинать ли мне палачей твоих,
И доносчиков, и тюремщиков,
Мне ли молодцу и разбойничку,
Топором в лесу причащённому?
Проклинать ли мне судью строгого,
Тож законника неподкупного,
Заскучавшего по головушке,
По моей хмельной, нераскаянной?
Поминать ли мне отца с матерью,
Братьев с сёстрами да невестушку,
Мне, забывшему про друзей своих,
Мне ли, дружному со зверьём лютым,
С волком-хищником, промышляющим
По лесам, полям да околицам?..
ПЕСНЯ БРОДЯГИ
Я иду по дороге,
Обхожу города:
Там пейзажи безроги
И двуноги стада.
В городской канители,
В нудном царстве деляг
Все вы мне надоели—
Обожаю бродяг!
Я иду по тропинке,
Здесь — поля, там — леса...
Под слепые дождинки
Подставляю глаза.
По измученной тверди
Бродит честная Русь.
Я до счастья — поверьте!—
Только с ней доберусь.
ПОСЛЕДНИЙ ПОЕЗД
Посвящается Клюеву Николаю Алексеевичу,
1887, Олонецкая губ.,— авг. 1937, Сибирская ж. д.
(БЭС, 3-е изд., т. 11)
По сторонам косматятся
Кусты,
кусты,
кусты...
А на холмах горбатятся
Кресты,
кресты,
кресты...
И, расступаясь, пятятся
Леса,
леса,
леса...
В окне — дождинки катятся:
Слеза,
слеза,
слеза...
Людей переплетаются
Грехи,
грехи,
грехи...
Со стоном вырываются
Стихи,
стихи,
стихи...
В ночи перекликаются
Посты,
посты,
посты...
Как сердце, надрываются
Мечты,
мечты,
мечты...
САМИМ СЧАСТЬЕМ БЫЛА ОКОЛЬЦОВАНА...
Г.Б.
Самим счастьем была окольцована!..
Раскололась судьбина червовая:
Будто старая печь изразцовая,
Одиноко печалью чадит.
На устах стынет усталь пунцовая,
Как печать на письме сургучовая.
Молодая, бедой замурована,
Жизнь крестами погоста глядит.
Но любовь не навек околдована,
Возродится судьбина червовая!
Не погубит души мгла свинцовая!
Даст погода ненастье забыть!
То, что было, уже не воротится...
Скажет добрая мать Богородица,
Что раскованность губ не рискованна,
Если заново жить и любить!
ЛАМПАДУ ПОГАСИВ…
Весь день ждала, чтоб удалился свет
К молящим до утра: воздай им Бог сторицей!
Осталась я одна. И даже тени нет.
Лампаду погасив, я сделалась... блудницей.
Отдавшись тёмной власти, я молюсь:
«Приди ко мне скорей, желанный искуситель.
Пока на свете ночь, поверь, я не боюсь
Ни Бога, ни себя... Приди, мой повелитель!»
На ложе слёз, сомнений и мечты,
Закрыв глаза, я жду, от чувств изнемогая.
И вдруг я вижу луч... Из чёрной пустоты
Он на меня взглянул... Я перед ним — нагая.
Коснулся он моих волос и губ,
Погладил грудь, живот... Соски похолодели!
Но стал он проникать в мою святую глубь—
И разлилось тепло во всём блаженном теле.
Мне страшно посмотреть в тот уголок,
Где образ Твой висит, что скрыла ночь шальная.
Кому молилась я?.. О Боже, как Ты мог
Меня не уберечь?! Ведь эта страсть больная!..
Но вот я слышу голос с высоты.
Знакомый, словно Лик и свет зари небесной...
«Спи и не плачь, дитя. Была счастливой ты,
И не блудницей, нет! Господнею невестой!»
КОВАРНАЯ ПРЕЛЕСТЬ
Что же это со мной приключилось?
Глупо жить, как преступник в бегах.
Но скрываюсь я не от погони,
А от синих заоблачных глаз.
В них таится коварная прелесть:
Заколдуют и в пропасть толкнут.
Сколько раз я, обманутый, падал
В этой жизни на самое дно.
Мне всесильным бы сделаться магом,
Я взглянул бы ей прямо в глаза —
И за мной бы она потащилась,
Как бездомный голодный щенок.
А пока что я сам беззащитный
От насмешки чарующих глаз.
Я и впрямь скоро в розыске буду —
Полосну это небо ножом!..
О, Царица Небесная, сжалься
И прости за мой помысел злой.
Помоги мне спастись от соблазна –
От греховной её красоты.
ВДОЛЬ ОБРЫВА
Вдоль обрыва розы распустились.
Как слеза, скатилась в ночь звезда.
Всё простив друг другу, мы простились.
Неужели раз и навсегда?
А внизу, под кручей, стонет море.
И гудит тревожно пароход.
Что сулят нам будущие зори?
Наших дней закат или восход?
Ей, как без руля и без ветрила,
Плыть по морю жизни без меня…
Я не верю, что любовь остыла.
Разве в этих розах нет огня!
Ветер, друг мой, мчись, благоухая,
Догони её, останови!
Дай вдохнуть ей снова радость мая,
Аромат отчаянной любви!..
Всё простив друг другу, мы простились,
Покидают гавань корабли…
Вдоль обрыва розы распустились
В честь неувядающей Любви!
ОРХИДЕИ. Морская романтика
Моряк с китайской шхуны торопился
Туда, где ждёт вино – таких, как он,
И та, в кого он, кажется, влюбился…
Не зря богат красотками Гонконг!
Он мимо шёл вдоль пирса, после вахты,
И вдруг увидел, на свою беду:
Она!.. идёт по трапу чьей-то яхты,
Стоявшей, будто на показ, в порту.
Сияла дева – в розовых шелках,
Как горизонт над морем в час заката.
Блестел агат в её больших глазах,
И в прядях блеск – ночного эльдорадо.
Дорожный сак и ветку орхидей
В руках, по-детски тоненьких, держала…
Такие же цветы дарил он – ей!
И ревность больно его сердце сжала.
…Её встречал сам капитан седой.
Среди матросов слыл морским он волком.
Во всех портах и кабаках он – свой:
Морское дело знал, и женщин, толком!
Матрос наш капитану не соперник,
Но в жилах у него кровь горячей,
И он силён, как в баре негр-придверник,
Страж удовольствий в омуте ночей.
К утру он, пьяный, в порт заторопился:
Кому-то мстить задумал лиходей.
Но яхта отошла уже от пирса…
Внизу плескалась ветка орхидей.
И отказался он от злой затеи,
И, глядя в воду, пал на землю ниц…
Конфуций утверждал, что орхидеи –
Цветы для самых благородных лиц.
С тех пор, как в зеркале, на дне стакана
Он часто видит яхту, дочь морей;
А на борту, - он, в чине капитана,
Встречает деву с веткой орхидей.