«А ТЫ ТАМ, ТАМ, ТАМ, ГДЕ СМОРОДИНА РАСТЁТ
И БЕРЁЗА ТОНКИМ ПРУТИКОМ ПЕСОК МЕТЁТ...»
По Беларуси широко шагает Год малой родины. Глава государства пояснил, что на принятие такого важного решения подвигли размышления о важности малой родины в судьбе каждого человека: «Она многолика. Для одних это родной город, улица в городе или небольшой дворик, деревня, где прошли лучшие детские годы, для других — кусочек дикой природы, который радовал глаз и дарил чувство наполненности и покоя. А для тех, кто уехал искать счастье в другие страны, малой родиной стала Беларусь».
Президент подчеркнул, что пришло время каждому не только вспомнить о своих корнях, о месте, где осталась частичка души, но и отдать долг этому клочку земли.
Начинаю вспоминать свои «клочки земли». Дедову хату за ж/д вокзалом, где прошло несколько лет моей дошкольной ещё жизни в конце 60-х, родня давно продала. И эта «малая родина» с большим тенистым садом, кустами крыжовника, малиной, поречкой, пионами, с ездой на взрослом велосипеде под раму осталась только в моей памяти.
Городской двор можно назвать «малой родиной» только с большой натяжкой. Разве что, опять же вспомнить, как микрорайон строился. За нашими кирпичными пятиэтажками полвека назад простиралось поле со стогами соломы вплоть до только что отстроенных корпусов комбината шёлковых тканей (КШТ). За домом располагался частный жилой сектор, на месте теперешнего детского сада был пруд, где я, будучи младшим школяром, с увлечением ловил консервной банкой головастиков. Улица Белинского в районе нынешнего центра стандартизации была вымощена булыжником. «Тридцатник» только начинал строиться. Второклассником лазил по котлованам под многоэтажки, спускаясь и поднимаясь по длинным чёрным каучуковым «колбасам» (такой вот экстремальный альпинизм), домой приволакивал куски карбида (пока мама не нашла и не устроила взбучку).
Подъезды тогда не закрывались. Мы бегали по двору с ключами на шее на верёвке. Жизнь текла прекрасно и удивительно, и не надо было пить предварительно! Это было время, когда нынешние великаны-клёны (выше дома!) имели статус тонких прутиков.
А вот родную деревушку моей матери, затерянную в кличевских лесах, я очень даже по праву могу назвать своей «малой родиной». Из стихотворения в прозе «Мая Беларусь»: «Клічаўшчына... Край хваёвых лясоў з прамежкамі бярозавых гаёў, паўнюткіх баравікамі, махавікамі ды лісічкамі пад ялінкамі, бало-цістых нізінаў з гронкамі палымяных журавінаў на зялёных купінах... Край прырэчных лугоў, дзе паважна ступаюць па мяккім дзірване квітнеючых красак белыя птушкі з чорнаю аздобаю на крылах. Гэта буслы — белыя рыцары беларускай зямлі.
Гарэза-вятрыска сваволіць у кронах бярозак, палахлівы асіннік шамаціць пад ягонымі цёплымі павевамі. Бяжыць у далячынь пяшчотная і ласкавая рэчка Даўжанка, буяюць зарасьцем аеру і алешкі берагі, віруе-гуляе на плёсах у рачной траве рыба...
Як устанеш уранні — толькі сонца шчэ збіраецца выйсьці і туман над ракою плыве, нібы малако, ну, а хлопцы, зямлі беларускай сыночкі, ужо косы мянташаць — кладзецца трава пад лязом…».
В деревне у бабули Ульяны я проводил все летние каникулы. Купался в речке (в те времена там водились даже раки), в маленьком болотце-пруду ловил-выуживал карасей, ходил в лес за грибами (боровиков собирали по две-три корзины за один поход), ягодами. Приучался к нелёгкому крестьянскому труду. В ту пору небольшие личные участки зерновых многие жали серпами. Вручную обивал ржаные снопы. Крутил жернова, чтобы смолоть зерно на муку. Была и не очень приятная работёнка по сбору колорадских жуков (в деревне тогда говорили, что раньше их не было, а потом эту напасть американцы нам сбросили с самолёта). Устав собирать этих паразитов в банку под палящим солнцем, бежал на речку окунуться в прохладу.
По вечерам, когда с пастбищ возвращались стада коров, в селе пахло парным молоком. Это сейчас его наливают в стеклянные трёхлитровики, а тогда все заборы были увешаны глиняными кувшинами-горлачами. Довелось и мне пастушествовать (вот где налюбовался небесами с плывущими вдаль белоснежными облаками-странниками и наслушался пения птиц).
Особый разговор про заготовку сена. В пору косовицы на лугу была вся деревня: косили, сушили-ворочали, грузили на подводы, трактора и машины, вереницей тянулся весь этот транспорт с харчами на зиму для бурёнок. У нас, подростков, была здесь важная миссия — нас отправляли на сеновал утаптывать дары лугов. Вот уж где была тренировка батутистов!
Из стихотворения в прозе «Лета на сене»: «...Ці спалі вы хоць кольвечы на сене? Калі не, то шмат чаго згубілі... Яно-та, канечне, не белая пуховая пасцель. Тут зусім іншае... Хіба можна з чымсьці параўнаць водар-пах усяго суквецця лугавых красак, што ўвабраны ў невялічкай копначцы сухое травы на гарышчы!..
Сена патыхае цеплынёй-гарачынёю, назапашанай травою пяшчотай-ласкаю летняга сонейка. Пад ранне, калі яно выбіраецца з-за далёкіх лясоў, заліваючы наваколле дзівосным ружаватым святлом, пачынаюць весьці свой штодзённы спеўны рэй пеўні, спаборнічаючы хто больш гарласты.
З прырэчных лугавінаў-нізінаў падымаюцца пасмы сівога малочнага туману. Лёгкі вятрыска даносіць на гарышча над сенцамі свежы водар ўрасянае, памаладзелае занач зямлі.
Чутно як за хатаю (рып-рып-рып) скубе сакавітую зялёную травіцу конь... Вёска паволі абуджаецца да новага дня...».
Слушал бабулины рассказы о дедах-прадедах, о том как жила деревня в начале прошлого, 20 века, о том как молодёжь ходила на вечорки, где пели и танцевали, как водили коней в ночное… Чердак хаты представлял собой своеобразный этнографический музей. Там был и утюг на углях, и деревянный ткацкий станок (домоткаными покрывалами в ту пору были застелены все кровати), и выдолбленные из цельного ствола огромной липы бочки («дзежкі» по-белорусски) и ещё много всякой домашней утвари.
Именно там, в деревне, я приобщился к богатству белорусского языка, увидел-понял, насколько мелодична наша родная мова. Возвращаясь в конце лета в шумный, преимущественно русскоязычный Могилёв, ещё долго изъяснялся на деревенском белорусском диалекте.
И во взрослой жизни всегда стремился в этот лесной, болотистый край. Кто-то мечтает о дальних странах и морских берегах, мне же всего милее южный берег речки Должанки.
Три-четыре десятка лет назад в деревне было около 100 дворов. И жизнь кипела. Сегодня там насчитаешь лишь несколько десятков домов, причём постоянно жилых совсем мало. Вёсачка постепенно превращается в своеобразный дачный посёлок: дети и внуки ещё пытаются поддерживать усадьбы предков в добротном состоянии, активно наведываясь в весенне-летний период. Это даёт надежду на то, что деревня, как населённый пункт, ещё долго не исчезнет с карты Беларуси.
Дальше загадывать не берусь. Смею надеяться, что мои дети и внуки также не бросят на погибель и исчезновение этот чудесный, почти уже заповедный край. Именно там, на небольшом сельском погосте, когда придёт скорбный час, хотелось бы упокоить свои косточки. Там моя маленькая Родина, святая землица, где могилы предков, там моя Беларусь…
Ю. Півуноў.