Закат. Маково-красный. Лес по ассоциации вызывает тень. Я сказал тебе как-то «здравствуй». Может этого не было, может это был яркий сон? Хватит, право, взывать ко сновидениям и прочим осознаниям нереального, происходящее более чем реально, хотя и похоже скорее на тусклую галлюцинацию, которую видит муха тысячным по счёту боковым зрением.
Вдохновение, творческий порыв. Желание выразить, выделиться. Нет, это всего лишь помеха, которую необходимо убрать, чтобы, закрыв глаза, наконец-то уснуть. Лето давит в висках, время года, когда вокруг ничего не видно, не слышно и не ощущается, кроме обильно потеющей спины, соприкасающейся с сидением напротив.
Всё происходящее слишком приземлённо и обывательски противно, ничего не грандиозно. Вокруг практически всё... озарения, прозрения, радости профессии, мечты... озарения, прозрения, радости профессии, мечты.
Уединённый вечер, на фоне дующего ветра отдалённо взрываются фейерверки... скрипит калитка, как собака под палкой. Сингулярность, несмотря на несхожесть форм, не противоположна циклу. Ощущение невесомости, полнейшей защищённости и абсолютной свободы. Отсутствие в мире живых.
Если истину, допустим, приравнять к бесконечности, то что такое число ;, как не познанная человеком бесконечность или познанная каждым истина на свои три целых четырнадцать сотых, плюс/минус пара чисел после запятой. Шаг вперёд, два назад? Человек, говорящий о революции, помни: переходя дорогу, придерживайся правой стороны.
Наступила ночь. Глубокая, но готовая вот-вот сорваться, летняя ночь со всеми недоразумениями, которые может ощутить на себе человек, с отсутствующей в месте ночлега сплит-системы. Безжалостно воют за окном собаки, дикие во всём, хоть и живущие в городской черте. Очередное псиное эхо переносит в пространство поучения матери у Лотреамона: «Когда услышишь, лёжа в постели, лай псов поблизости, накройся поплотнее одеялом и не смейся над их безумием, ибо ими владеет неизбывная тоска по вечности, тоска, которой томимы все: и ты, и я, и все унылые и худосочные жители земли. Но это зрелище возвышает душу, и я позволю тебе смотреть из окна.» Всамделишная женщина, породившая его, умерла, когда ребёнку было полтора года. Выглянув в окно, скрываясь во внутренней темноте оконной рамы, наблюдая за этими псами, понимаю, что просто так к ним не подойти, они чувствуют все грязные изыскания человека... и воют, воют, воют где придётся, глубокой ночью, которая вот-вот готова сорваться и рано или поздно сорвётся.
Кричала чайка. Я услышал, как некто, находящийся в только начинающемся рассвете, взывал: — Елена! Это так прелестно назвать чайку Еленой. Речь идёт о том, что она надвигалась сквозь плотный воздух к моему окну и хотела освободить от слизняков внутри, которые практически полностью мной овладели. О, прекрасная Елена...