Платье

 Платье
                В.Л.

    Ехать в Покровск  не хотелось. Совсем.  Предстоящая близость с чужим человеком настораживала.
Он приехал, одетый чище обычного и тоже какой-то напряжённый. Мне показалось, какие-то мысли его тяготили. или он  что он что-то задумал? Но спросить, что у него случилось, - я не решилась.
Усаживаясь на автомобильное сиденье, покрытое какой-то тряпицей,  рядом с ним, я  про себя отметила, что можно было бы и протереть глубоко  засевшую  на панелях машины пыль.
- Машина должна работать. А не только задницу возить, - опережая  мои мысли, сказал Вячеслав.
- Конечно,-  смутилась я  грубоватого тона,  присаживаясь и торопливо поправляя подол высоко поднявшегося платья. Показалось, он не обратил на это и внимания, возился с замком зажигания.
     «Вот надо было сесть на заднее сидение», - подумалось  мне.  Оказавшись   настолько близко в этой  давно не видавшей   чистой воды,  пыльной и, как мне показалось,  служащей только средством  для работы машине, я злилась на себя   из-за  волнения, которое  накатывало жгучими волнами   и растекалось по всему телу. Замкнутое пространство словно подталкивало меня  к  чему-то необъяснимому. И я гнала его, гнала его. Это необъяснимо-пугающее меня чувство.
Разговор не клеился. Начинали  его несколько раз. И   замолкали. Словно спохватившись, он задал  вопрос:
- Какую езду предпочитаете? Быструю или медленную?
- Безопасную, -  промолвила , понимая, что машина не кабриолет и  что вряд ли  поездка принесёт  мне удовольствие. Но он нисколько не смутился, а улыбнулся:
- А я быструю! Какой же цыган не любит быстрой езды?
- Какой  же русский…   - хотелось умничать и  упомянуть имя Гоголя Николая Васильевича. Но у него уже было продолжение мысли:
- Ну  это вы много читаете.  И знаете лучше.  А я простой колхозник. Я работяга . У  меня отец русский,  мать -цыганка… вместо книг люблю  я  на лошади да по просторам ! М-м-м…
      И мне вдруг захотелось и на лошади, и по просторам, и вместо книг.
      Я  невольно повернула голову, рассматривая человека, который в последнее время становился для меня всё интереснее. Толстая золотая цепь на мужественной шее сверкала ярко, точно была только что куплена. На смуглой коже   она   притягательно блестела,  подчёркивая  шоколад  какого-то особенного   загара. Цыганского ничего не было  мною замечено на сосредоточенном лице. Светлое лицо.  Волос на голове  почти не осталось. Небритые щёки усыпаны сизыми  щетинками. В голубых  глазах, к которым я успела привыкнуть,  словно растеклась чистота июньского ясного неба..  Воротничок рубашки, одетой впопыхах,  не отложен. Понятно, собирался сам. Никто не провожал в дорогу. Никто не крестил перед дорогой. Жгучее желание поправить воротник и тем самым  дотронуться до него  заставило бешено колотиться сердце. Рука  дрогнула и чрез мгновение могла бы совершить невольное движение. Но он меня опередил:
- А я даже в апреле в майке хожу. В магазине девчата спрашивают:  где загар такой взял?  На море что ль побывал уже? Тут поди попрохладнее? Не замёр?  Какое замёрз?  Какой холод? Прослужив столько на Камчатке… Дочка с морей возвращается, я спрашиваю, а загар где? Ну, пап, отвечает – с твоим не сравнить!
     Машину на выбитой дороге подбросило,  сильные загорелые руки  крепко держали руль, и в голове заколотило: «Женщине из таких рук не вырваться…» Скосила взгляд. На спидометре – 140!
     - Боитесь? Со мной не стоит,-  и впервые за дорогу  он повернул голову в мою сторону, и тихая  усмешка спряталась в  мелких морщинках ясных и притягательных глаз. Я почувствовала на себе недолгий  пристальный  взгляд…Хотелось повернуться  в пол-оборота  и встретиться наконец-то говорящими  взглядами , но , испугавшись откровенного желания, я  засуетилась и только разгладила складочки на тёмно-синем в горошек  платье.  Осмелилась только скосить взгляд  и рассмотреть тоненькое обручальное кольцо. Оно трогательно смотрелось на крепкой трудовой руке. Стало тоскливо . И я отчего-то низко склонила голову, отметила царапины на бледных ногах и предательски чернеющие ворсинки отрастающих на них  волос. Подобрала ноги подальше под сидение.
За окном мелькали поля с зацветающим картофелем, круглые тюки сена, скошенные обочины…
« Говорил же вчера, что живёт один. Как это? Брюки на низу запыленные.  А я бы их постирала. Туфли тоже запылённые.   А я перед дорогой осмотрела бы, отряхнула бы, поправила… Почему жена в Москве?  Какие  заработки? Почему не он сам? Странно это всё»,-  летело в голове и рисовало картины Камчатки, на которой я  никогда не была. Там ходили медведи, крутые снежные дорожки осваивали спешащие и вечно скользящие прохожие. Люди, закутанные в заиндевевшие платки и меховые шапки,   медленно  передвигались,   мела метель, и  все шли боком, прячась  в воротники длинных пальто, чтоб не подставлять злобному холодному ветру  замёрзшие лица.  Горел тусклый фонарь , не  нём же болталось  оторванное  злобными бурями модное тогда радио. И  он - с ружьём, молодой и ещё без седых усов.
«Тьфу ты, боже! Лезет же в голову всякая всячина. А что делать, если в  Покровске  кабины не будет? Согласится он ехать в Соловцы? Туда меня сразу отправляла Полина. А ему сено убирать.  Тучки вон по небу носятся . А я его  ещё на 3-4 часа его задержу. Вот Дима! Приехал бы,  и сами съездили бы. Как вот  просить чужого человека решать мои проблемы?»
Да. Душевых  кабин в Покровске  не оказалось. Маленький городок, смахивающий на большую деревню.
- Каталог дам. Выбирайте. Привезём из Соловцов.  Пересчитаем. Телефончик оставьте. Позвоним, - отрезал продавец.
- А как долго ждать? – разочарованно спросила я, уже понимая, что давно начатый ремонт  еще затянется на неизвестное время. А ехать в Соловцы не хотелось!
- Быстрее хотите? Едьте в Соловцы!
Посмотрела на Вячеслава. Он засмеялся :
- Ох, и лёгкая ты на подъём!- и уже садился в машину, кивком головы приглашая и меня.
       Тревога ушла, исчезла. Словно её и не было. Этот внезапный переход на ты снял всё раздражение. Стало спокойно.
Переезд из одного небольшого городка в другой был обычным делом для жителей нашего небольшого района. Соловцы – город побольше. Туда ездили за крупными покупками:  за мебелью, машинами, сезонной  одеждой. Вот и мы неслись туда на уже довольно милой машине.
- А вы на какую сумму рассчитываете?
- А мы уже снова на «вы»? -  быстро задала встречный вопрос
Незамедлительно последовал и ответ:
- А как надо? Тань , а Тань… – его  рука уже ползла вверх по коленке,  приподнимая горошек моего любимого синего платья. Я  инстинктивно локтём руки настойчиво убрала этот  мерзкий жест, словно пресекла, отрубила.
И то, что волновало,  нахлынуло комом в горле и превратилось в слёзы. Горькие слёзы обиды и унижения. Сглатывала их,  казнила себя. Доигралась? А как все эти  мои взгляды должен быть оценить мужчина, которому за 50 и  за плечами которого большой жизненный опыт?
     Хотелось, чтобы после своей бесцеремонной выходки  он  съехал на обочину, остановил машину. Вышел из неё, открыл мою дверь, и произнёс хоть какие-то слова. Слова извинения, признания, спросил бы  что-то , присел передо мной на колени, зашептал бы хоть самое невероятное  а дальше… будь что будет … глаза… руки…губы…

 Но Вячеслав сосредоточенно смотрел на дорогу, ехал  и молчал.
В большом торговом центре, где предстояло купить всю необходимую  для ремонта сантехнику, разнообразие заставило нас снова заговорить. Мы смотрели, советовались, переходили из одного зала в другой, даже смеялись. От души вновь  отлегло. Стало спокойно. Когда же подошел продавец, миловидный и толковый Сергей, Вячеслав совершенно забыл обо мне. Что-то выбирал, считал, перепроверял. Я видела мужчину, который всё решает сам.   Для меня это было в диковинку.  С первого дня моего замужества я всё решала сама. Так повелось. И теперь вдвойне было   так приятно, что, отходя подальше  в зал,  я останавливалась и  любовалась этой деловитостью, твёрдостью и настоящим мужским умением решать всё самому.
- Женщина, вам что-то посоветовать? Вы что-то хотите купить?– девушка-кассир заботливо предложила, видимо давно наблюдая за мной, одиноко прохаживающейся по огромному залу магазина.
- Да нет. Я вот, - не находя  слов, указала я на продавца Сергея  и Вячеслава, любезно беседующих на тему сантехники.
-А… Вы вместе? Это ваш муж?
Я кивнула, потом полушепотом:
- Да, - соврала,  и  краска щедро  растеклась по моим щекам.
     Испугалась быть раскрытой. Почти выбежала в соседний зал. Наблюдая за ним издалека , вдыхая   аромат банной  сосновой мебели, я заметила, что и он сам ищет меня глазами. Сердце застучало  почему-то где-то очень низко, и волна нежности накрыла меня с головой. Подошла к нему  и решительно поправила злополучный воротничок, глядя прямо в глаза. Продолжительный   ответ  усталых небесных глаз , прожигающий насквозь, застыл в глубине сердца.
Назад ехали молча. Общих тем для разговора, как оказалось, не было. Он гнал машину,  сосредоточенно смотрел на дорогу, думал о своём. Ветер группировал  облака с бешеной скоростью, отмеряя им короткий век. Выжатые  дождем, они должны были промочить прохожих, залить влагой поля, напитать собой  не убранное людьми сено, принося огорчения тем, кто надеялся закончить заготовку кормов на зиму. К вечеру , безусловно,  он разразится и смоет то, что не произошло, что не случилось, слизывая с души не постигнутое, не разгоревшееся.
Каждый думал о своём. Встреча с этим случайным человеком почему-то разворошила во мне прошлое.
                ***
Вспоминались картины молодости. Тогда  жили мы не плохо. Мешало одно – необузданная страсть Петра  к пьянкам-гулянкам. Тогда казалось, я всё смогу, Всё преодолею . Ночные его пропадания, телефонные звонки со скрытых номеров, выпадающие из карманов рубашек презервативы, предназначенные точно не для нашей совместной жизни. Меня он никогда не берёг. Вспоминалось, как после очередной ссоры я спросила: «Ну зачем же ты меня позоришь? Что-то не так во мне?» Пётр обнял меня и, поцеловав в закрытые от обиды  глаза, прошептал: «Ты самая славная. Терпи. Я же мужик…»
Терпела. Он  и дальше по жизни оставался мужиком: гулял со всеми, кто ему нравился. От женщин отбоя не было. А я жаловалась подругам, знакомым. Отец, в очередной раз выслушав мои претензии к мужу, сказал: «Постареет, знаешь, каким будет хозяином!» Постарел. Хозяином не стал. Валились заборы, огород его не интересовал, территория хозяйства зарастала бурьяном… Свекровь тоже не сразу приняла меня. Не могла простить того, что я вошла в их дом будучи беременной. Похожая как две капли воды на их род родившаяся Полина была всегда под подозрением: а вдруг не их, вдруг сынок Петенька растит чужого дитятю, а вдруг я просто обманула доверчивого сыночка. Одну из разразившихся ссор свекровь закончила словами: «Помру, чтоб тебя и на могиле не было…» Прибежавшая  к нам  в  предновогоднее утро её  младшая дочь Ирина  сквозь спазмы в горле кричала: «Не можем мамку разбудить, храпит и не просыпается…» Я сразу поняла, что свекровь  умерла. Подошла  к ней. Провела рукой по седым волосам. Приподняла веки – мертва…  А ближе к вечеру ,когда бездыханное тело оставило тепло и начало холодеть, наполнив тазик тёплой водой, я, ранее нелюбимая невестка,  обмывала свою свекровь, ранее озлобленную против меня, а потом ставшую мне искренней подругой, для встречи с богом:  и руки, и лицо, и тёплую ещё грудь…
Да всё бы я вынесла. И несла . Как- то свекровь посетовала: «Что это Петька  у тебя всё один и один? Он идёт гулять – и ты с ним».   Попыталась  и так. Ходила – и доходилась. Переглядки Петра  с  моей лучшей подругой закончились настоящей драмой.
       Симптомы заболевшего человека одинаковы для всех заразившихся. Поведение влюблённых одинаково для всех времен и возрастов.  То, что Пётр увлечён Вероникой , раскрылось случайно. Он, потерявший бдительность, закрылся в спальне и что-то шептал и шептал  без умолку. Я зашла случайно. Прислушалась. И   через плотно закрытую дверь спальни  услышала весёлое: «Танька? Не! Не услышит! Капусту на огороде садит!» Выбежала из дома на вспаханные грядки, боясь упасть в обморок, подозревая всех своих подруг, и терзаясь: кто из них мог быть на этот раз? А ночью, когда он крепко храпел,  выкрала телефон и  стала набирать  номера всех, кто звонил в 8 вечера. Вероника подняла трубку неожиданно быстро и прошептала : «Петенька, не могу я говорить. Давай позже. Витька не спит». И всё! Оборвалась, разбилась, разлетелась прахом моя песочно- пепельная жизнь. Так сколько же должны были продолжаться эти разговоры, если сейчас так неосторожно? Или разговоры давно перешли в дела? А почему бы и  нет? Муж в Москве… Петя - вольный ветер и никогда не объясняет мне, своей жене, куда собирается поехать и когда приедет.
С того момента и проросла во мне рассада подозрительности и недоверия. Может, это и была ревность. Вероника - красивая брюнетка, с роскошными волосами, ухоженная, со множеством колец на нежной коже тонких пальцев. Она умудрялась, проживая в деревне, не держать подсобного хозяйства. Голодные 90-е годы заставили нас заводить коров, овец, несчетное количество свиней, кроликов, уток, гусей и кур, чтобы как-то прокормиться. Какие кольца? От работы ногти не росли на загрубевшей коже толстых  пальцев. А Вероника, уверенная в себе, появлялась среди людей в модных одеждах, благоухая  ароматами  изысканных духов и с безупречным маникюром. Витька ездил в Москву за длинным рублём. Рубль, видно, и в правду был длинным.
Пётр подрабатывал в ночную смену. Он ходил дежурить в  пожарную часть. Сутки через двое. Однажды  в аккурат его дежурства я проснулась от раздирающего чувства тоски. Дети сопели .Была глубокая осенняя ночь. Сквозь мглу  холодящей тишины  дошла  до пожарки.
           - Где Пётр?- прямо с порога закричала напарнику моего мужа.
Тот, заикаясь, что-то врал, уставившись   глазами в потухающие угольки   печки.
- Иди, ищи! Иначе убью! – страшила я 70-летнего  больного старика. Тот подошёл к телефону, набрал какой-то номер и через 5 минут запыхавшийся Пётр стоял на пороге закопчённой пожарной комнаты. Орлиный разъярённый взгляд не был мне в диковинку. Я боялась его таким. Но не сегодня. Не сейчас. Я видела только одно – надетую наизнанку рубашку, и не владея собой, повисла не ней, раздирая в кровь разнеженную в чьей-то постели грудь. Степанович выбежал, схватясь за голову. Удар по голове сверху свалил меня на земляной пол. Пётр был высоким, сильным и красиво сложенным   мужчиной: он берёг силы свои не для хозяйских дел, а  для того, чтобы  этим ударом навсегда пресечь во мне желание подсматривать и подслушивать. Это дало плоды, но несколько позже. А в тот вечер я, провалявшись на  земляном полу не знаю сколько, еле добрела до дома по обильной росе, обещающей завтра  тёплый сентябрьский денёк. Наверное, он и был таким. Я его не видела. Пётр сам позвонил на работу и предупредил, что я заболела. Подменить меня на работе пришлось Веронике. Мы были подругами и коллегами.
     Пётр был настоящим мужчиной. Это правда. Но не со мной. В то утро он, как обычно, ушёл на работу. Дети разбежались в школу. Меня дико тошнило, рвало, и, когда я вставала, бросало из стороны в сторону.  И так дня три. А Пётр оставался верен себе и скрывал имя той, которая была так ему близка. Его видели то с Веркой, то с Машей, то с Дариной, девчонкой, годящейся ему в дочери. Он  будто заметал следы…  А я еще трепетала, как подранок,  выспрашивала у людей, кто бы это мог быть тогда  в любовницах у моего мужа? Отказаться от этой навязчивости мне помогла Катерина Петровна, жена Степановича. Дождавшись, когда люди разойдутся из магазина, она в сердцах мне сказала: «Что это вы , Васильевна, творите? Степанович всё чаще болеет, лежит в постели, считает и себя виноватым. А вы всё каждому встречному и поперечному плачитесь! Ну, было да и было. У вас дети, у них дети. Вот и растите детей. Не война, чай…  »
Не война, конечно. Но тот удар кулаком оказался  сильней взрывной волны. Что-то разошлось  во мне, разорвалось и  застыло. Мы стали чужими людьми с Петром. Жили, как будто заключили семейно-трудовой  альянс. Я  ушла с головой в бытовые проблемы, тянула семью. Он стал пить.
                ***
Вячеслав был приглашён в дом сделать ремонт. Он был знаком с Петром. В этом году нам обоим исполнялось по 50 лет. Муж мечтал о пышном юбилее. Таки получилось: куча друзей, богатый стол, заводной баянист, фейерверки и салюты.
- А ты как будешь отмечать? – ради приличия спросил муж.
-Никак. Хочу ванную комнату. Давно хочу. Зачем спрашиваешь? - вновь напомнила о том, что у Петра добрый десяток лет оставалось в планах и обещаниях.
- А тебе и звать-то некого. Не то что мне, - с особой гордостью сказал Пётр.
Разуверять не стала. Пусть так и будет. Только хорошая жена остаётся в тени, давая безграничную свободу  мужу для самоутверждения,  но кому это интересно.
Вячеслав делал ремонт довольно долго. Своё хозяйство заставляло его приезжать позже и уезжать раньше: лошадь, куры, цыплята. Как-то предложил приехать поздно вечером. Я понимала, что такой режим работы устраивает и его, и меня. Я возвращалась с работы поздно. Но было одно но! Пётр в  конце дня был всегда пьян, нёс околесицу – мне было стыдно. Вообще и пред этим человеком в особенности. Рассмотрела его случайно, когда принесла в руке разорвавшуюся золотую цепочку и протянула ему:
- Посмотрите, разорвалась и упала прямо в руку. А если б на траву? Не нашла бы.
      Он, глядя в глаза, протянул руки, я же раскрыла свои, и цепочка просочилась в его ладони. Утром другого дня цепочка, отремонтированная и почищенная, блестела  на моей груди. Он был другим, настоящим, мужественным, сильным, надёжным. Все эти слова приходили мне в голову по ночам, когда в памяти возникали картинки его поведения: он сам наливал кофе, мыл за собой чашку, убирал со стола, резал хлеб или колбасу и подставлял мне,  подметал  за собой рабочее место. И я, словно заворожённая, смотрела и понимала, что он привык обходиться без женщины и вряд ли я  могла ему быть нужна… Но  тайная надежда уже отбивала  свои мысли в моём сердце. Пётр всё же умудрился опозорить и меня и себя  в присутствии Вячеслава. Появившись дома раньше обычно   в состоянии не стояния, он, не изменяя себе, жаловался Вячеславу на мою холодность и не симпатичность.  Тот слушал, не поднимая глаз. Я сидела в кресле, не зная, как себя вести. Выиграв  секундную паузу в длинном непристойном монологе Петра, Вячеслав,  глядя мне в глаза, произнёс, обращаясь к моему мужу:
-Ну, если она тебе не нужна, может, я её заберу?
    Пётр замолчал. Я, глотая слёзы, вышла на улицу и пошла. Пошла. Пошла. Никто и никогда меня так не защищал… К тому же от собственного мужа.
* * *
   Выгрузив все покупки, Вячеслав сказал:
   - Я вам больше не нужен, завтра хлопцы соберут душевую кабину и будете мыться. Я старался.
Я молчала, хотелось сказать всё и сразу… Но я закаменела.
-Так я вам не нужен?
-Нет, конечно, - выдавила я эту бесполезную ложь.- Только,  если вы увидите меня когда-нибудь в Покровском и я не поздороваюсь, не обижайтесь, я могу вас не узнать, плохо вижу. Окликните меня?
- Да, конечно! Я издалека буду звать тебя: «Таняяяя…»  и махать рукой.
Слово «тебя» согрело лучше всяких похвал, было теплее всех признаний. Я смотрела на его вдруг понравившуюся сразу мне машину, хотела запомнить номер,  рассмотреть какие-то отличительные мелочи, чтобы при встрече узнать, остановить. Пыталась зацепить памятью  его фигуру, но видела только светлый воротничок на тёмном свитере. Машина завелась и, уже отъезжая, из неё новомодная певица запела:

            Всё пройдет, а ты останешься,
            И для этого есть миллион причин.
            Мне одной теперь не справиться,
            Ты мне необходим.
            Соединились наши обиды,
            Мы видим мир, которого нет,
            Что к тебе тянет, словно магнитом,
            Ни для кого уже не секрет…
 
    Утром, сославшись на недомогание, я вместо больницы поехала в Покровск. Хотелось хоть что-то себе купить, порадовать себя. Продавщица предлагала мне  платья и уговаривала купить сразу два. Я понимала этот маркетинговый ход и не соглашалась. К тому же скудные копейки, оставшиеся после ремонта, могли вогнать нас в долги. Я вышла из бутика, довольная коротеньким сереньким платьем. Отойдя совсем не далеко, вернулась и купила второе, красное, с золотыми разводами…
Моё новое красное платье.





-