Страдал одним, а умер от другого
Средь медсестер, напоминавших бикс.
Вначале, может быть, и было Слово,
Но в тишине пересекают Стикс.
Конечно, потрясение и горе,
Но если чистой правды не скрывать, –
Когда пришли прощаться в крематорий,
Над гробом было нечего сказать.
Любил, бухал, да так, что чуть однажды
Не сел в тюрьму... опять: любил, бухал.
Писал стишки, но без духовной жажды,
А значит, зря и плохо их писал.
Над гробом только те, кто знали лично, –
Собрались, чтобы головы склонить,
Всего пять человек – симптоматично –
Хотя, чего теперь судить-рядить.
С цветов снимали долго упаковку,
Но места мало заняли цветы…
И потому всем сделалось неловко,
Когда сажали крышку на болты.
Перед закрытой этой домовиной,
Пред тем как гроб опустится в подвал,
Немыслимый и несопоставимый –
Я наш союз в деталях вспоминал.
Как мы гуляли ночи до рассвета,
Как бабами менялись невзначай…
Он подарил мне как-то томик Фета
И надписал: «Читай и не скучай».
Он спорил о стихах со мной упрямо,
Вооруженный зреньем узких ос.
Но Фет не доставлял, а Мандельштама
В ту пору мне прочесть не довелось.
Я даже не врубился, как сумел он,
И не заметил даже – ну и ну! –
Как он легко и как бы между делом,
Увёл мою законную жену.
Страдал одним, а умер от другого,–
Не вынес скачки бешеной Пегас.
Вначале – я уверен – было Слово,
Но это Слово было не о нас.
Он прожил жизнь легко и контркультурно,
Местами жмот, местами вертопрах.
Еще чуть-чуть и дальше – только урна,
С каким-нибудь: «Покойся, милый прах…»
Мы за ворота выбрались сутуло,
Но кто-то оглянулся, посмотрел, –
Как будто сталью сердце полоснуло:
Там человек сгорел.