Девочки

Юлия Рада
Сбиты коленки, и гольфы сползли, как обычно,
Бант у одной – голубой, у другой – темно-синий, практичный.
Та, что повыше, взлетает на легких качелях,
Та, что пониже, стоит и смотрит несмело.

Русая та, что повыше, ромашки – на дужках.
Рыжая та, что пониже, и щеки в веснушках.
Той, что пониже, щенка подарили, шарпея.
У русой в квартире - ковры, что гораздо важнее.

Вместе ходили и в ясли, и в детский садик.
Нравился русой и рыжей светленький Вадик.
Вместе ветрянкой болели, и корью, и гриппом.
Рыжая в первый класс поступила со скрипом.

Русая только пятерки приносит упрямо,
Ей всё равно, но у русой – строгая мама.
Рыжая тихая, в классе не скажет ни слова,
Никто не ругает за «тройки»  – была бы здорова!

Бабушка кормит ту, что пониже, блинами,
Русая моет полы к приходу мамы.
Русая хочет, чтоб так, как у рыжей, и чтоб не ругали,
У рыжей только собаке вручают медали.

Им – десять лет. Русая – гордость школы и класса.
Летом к рыжей бегут по жаре – напиться кваса.
У рыжей – беда, отец по весне бросил маму.
Русая к конкурсу на пианино готовит программу.

Время идет, и годы текут, как водица.
Мама русой запретила ей с рыжей водится.
Им – по 17. У рыжей – короткая стрижка,
Грудь, каблуки, яркий лак и бритый мальчишка.

Русая рыжей звонит временами украдкой.
У русой с учебой и школой всё в полном порядке.
У русой – медаль золотая и вуз столичный.
Рыжая ходит к бабуле в больницу привычно.

У русой – учеба, а ночью – рейвы и клубы,
У рыжей от поцелуев потрескались губы.
...Рыжую бросил мальчишка, тот самый, бритый,
Рыжая горем, как будто камнем, убита.

Им – 25. Из Москвы прилетела та, что повыше.
У той, что пониже, забот и хлопот выше крыши:
Бабушка очень плоха и мама болеет.
Русая рыжую слегка надменно жалеет.

Та, что повыше, теперь – столичная штучка.
У той, что пониже, все пальцы испачканы «ручкой».
Рыжая бросила вуз и на кассе стоит в гастрономе.
Зарплата смешная, зато совсем близко к дому,

Где бабушку надо купать и кормить с ложки кашей.
Бабушка внучку зовёт теперь только Машей.
Машей на самом деле зовут маму рыжей
Бабушка уже почти ничего не слышит.

Тридцать. Та, что повыше, бывала в Париже и Ницце.
Той, что пониже, Париж только снится.
Но бабушка всё-таки снится гораздо чаще.
У той, что пониже, жизни нет настоящей.

Так думает та, что повыше, та, что за правильным мужем.
Рыжая всем говорит, что никто ей не нужен.
Мама болеет, и дача – пятнадцать соток.
Русая опять прислала множество фоток:

Длинные ноги и платье из тонкого шелка,
Шутит порой несмешно, мол, «жизнь не прощелкай!
У тебя же такие кудри, такие веснушки!...»
Рыжая грустно смеется: «Да я вся седая, подружка!»

Им – тридцать пять. У той, что повыше, внезапно
Обрушилась карточным домиком жизнь безвозвратно:
Правильный муж элегантно ушел к юной фее.
Та, что пониже, ту, что повыше, жалеет.

Пишет: «Скорей приезжай! С огурцами поможешь, с засолкой...
Дожди весь июль без конца, грибов будет столько...!
Вы были такая пара, ну просто картина!
Ну как же так?! Что ж он наделал, скотина!»

Им – почти сорок. У русой  - «всё сложно»,
В «личном» запутано так, что понять невозможно,
Кто виноват и что теперь с этим делать...
Рыжая в зеркало боится смотреть – постарела.

Запах лекарств, пустая больничная койка...
«Она меня никогда не ругала за «двойки»...
Любила ромашки, «Кагор» и актера...  того... Будулая...»
Рыжую пожилая сестра обнимает.

Та, что пониже, той, что повыше, пишет:
«Похоронила маму. С рассадой забот – выше крыши!
Ты приезжай в июне! Поедем на дачу!»
Та, что повыше, в ответ горько, как в детстве, плачет.


...Рыжая пишет опять, сердце в кровь раздирая:
«Ты не реви там! Всё будет отлично! Я знаю!»