***
столичный чад опрелый и хмельной
настурциями напоённый зной
вгрызается блестя стальной десной
в асфальтовое яблоко бульдозер
мне здесь не место
здешние места
затачивают одного из ста
до грифельных острот чтобы сверстать
и камнем бросить в воды тёмных озер
здесь всяк едва ли вымолвивший - бог
морозный выдох
грозовой сполох
и у брусчатых гробовых дорог
стоят они фонарными столбами
сверкая нецелованными лбами
я - не один из них
мне имя - терн
дикорастущий в облой темноте
ладонь моя пуста
мой корень - тлен
и голос мой иссохшийся неточен
мой плод фальшив и полон червоточин
минуй меня столичная жара
крошись асфальта жертвенно кора
для всякого другого - горлового
немило мне твоё любое слово
- бульдозер эскалатор парапет -
я распадаюсь на росу и свет
и мне не нужно ничего иного
***
простирайся шире прерия
находи героя премия
мне в реальном этом времени
ненасытно нетепло
за калиткой ходят прошлые
небольшие нехорошие
полутени и непрошены
дышат в мёрзлое стекло
мне то с ними заговаривать
до рассветного до зарева
провожать у дуба старого
их в предутреннюю хмарь
этот нощно жёг огарок
тот всё кликал санитарок
третий всё стоял и даром
всё раскачивал фонарь
завтра прежнее источится
ковыли в полях затопчутся
и настрочит переводчица
/вам положено сто лье/
жизнь покатится по-прежнему
свет фонарь прольёт несцеженный
лишь оплавится изнеженно
еле слышный еле сдержанный
плач огарка на столе
***
наутро побелеет лист
померкнут вензеля
где слог был ясен и лучист
иссушится земля
и гул вчерашний отомрёт
собрата не сыскав
гудок вокзальный проревёт
в межрельсовых тисках
ты станешь телом
обретёшь
наречие и цвет
уедешь в дождь
вернёшься в дождь
не поменяв билет
и так полжизни пропустив
меж пальцев как песок
ты вдруг предстанешь супротив
себя –
висок в висок
и скажешь здравствуй
и впервой
моргнёшь за столько лет
разрежет молния как нож
счастливый твой билет
продолжится как и должно
причудливое шоу
всё страшно что не решено
но всё же хорошо
***
книгу лиц открываю
на тридцать шестой странице
и читаю
настасья замужем двое детей
такая красивая летняя
в белом летящем ситце
а сзади какое-то мутное облако
вроде бы чья-то тень
нарушение тонкой оптики
техническая ошибка
словно корни пустивший в воздух
случайный кадр
а настьясья мне улыбается
платье алой строкой прошито
в волосах голубая лента
эскимо течёт на рукав
закрываю книгу
иду подышать
/прочь из комнаты!/
воздух плотен
сыреет известь белёных стен
я смотрю на лица
в них нет ничего такого но
за прохожим любым
будто воздуха ткань распорота
из прорехи сочится неясное мутное омутное –
чья-то тень
***
и поскольку тело твоё – вода
ты течёшь без берега и стыда
и в твоей горсти оживают камни
слюдяными нитями льётся речь
проступаешь солью на дне стакана
зацветаешь вишней на пустыре
и поскольку время твоё – гранит
переранено слово твоё саднит
проступает жилками в междуречьях
меловых запястий вишнёвый сок
за окном так жарко цветёт черешня
лепестки влюбляет в себя песок
и поскольку эхо твоё – война
ты – прогорклое семя
горчинка льна
и земля тебе – не земля – огарок
и вдыхать тебе не свободу – слом
на столе стакан
звон стакана жарок
стук вишнёвой косточки о стекло
***
минует ночь не ведавшая сна
простонет бесприютная сосна
створожится туман молочной пеной
настанет день
ресницы вскинет ветвь
заговорит на тарабарском верфь
парадные задребезжат ступени
и выгнут спины всякие мосты
протянут ости
навострят хвосты
перетечёт порожнее в пустое
так вспыхивает алым в травостое
рассветный мак
чтоб к вечеру остыть
всё близится к концу начав сначала
отходят пароходы от причала
и стон сосновый слышится в гудке
а после ночь
разверзнувшая бездну
перед парадной лестницей подъезда
и привкус толуола и железа
в молочном обжигающем глотке
***
пока ещё эгейский говор слышен
на дне усталых раковин ушных
нарви мне горсть
/мне так они нужны/
прощальных слов -
отяжелелых вишен
несказанное множится
полощет
морской водой
рассудка тонкий край
сложи мне лиру
/и на ней сыграй/
из грецкой скорлупы -
несытной плошки
и паутины
вот ещё лоскут
оторванный от неба над олимпом
и ходят звезды над парнасом нимбом
и росчерки нектарные текут
пока ещё кричит истошной чайкой
закат над тишиной москвы-реки
придумай нас и тихо нареки
плоды олив что сорваны утайкой
темны как вишни
но вдвойне горьки