Под небом, глядящим на мир человеческий,
В богатых садах, утонувших в жаре,
По-каппадокийски (иначе: по-гречески)
Раб слово держал пред царицей своей.
Вокруг Афродиты, средь листьев тропических,
Толпилось пространство и ветер шальной,
И раб, поклонившись до пола Величеству,
На юг указал ей чумазой рукой.
«Горит» - сообщил с неподдельным спокойствием.
«Горит» - повторила как сойка она.
И с грустью, но гордостью и благородствием,
Кивнув, отпустила посланца-раба.
Горит. Всё опять хаотически рушится.
Всё вновь растопил дикий огненный стан.
Никто не поверит теперь, что те лужицы -
Это целый, большой и живой океан.
Собравшись с подавно забытыми силами,
Знакомыми землями, только беда:
Когда-то живыми, но ныне - могилами
Царица идёт неизвестно куда.
Владея всецело вселенским могуществом,
Несёт за собой борону нищеты:
Идёт без еды, без воды, без имущества,
И царский наряд истрепался в пути.
Сквозь пыль, сквозь огонь и сквозь время пологое
Брела эпохально ее нищета.
Уже не царицу - илота убогого
Встречают в великое царство врата.
Под небом, глядящим на мир человеческий,
В богатых садах, утонувших в жаре,
По-каппадокийски (иначе: по-гречески)
Раб слово держал пред царицей своей.
Вокруг Афродиты, средь листьев тропических,
Толпилось пространство и ветер шальной,
И раб, поклонившись до пола Величеству,
На юг указал ей чумазой рукой.
«Горит» - сообщил с неподдельным спокойствием.
«Горит» - повторила как сойка она.
И с грустью, но гордостью и благородствием,
Кивнув, отпустила посланца-раба.