Азиатское время
Азиатское время… Я был дико молод,
и казалось, что жизнь вся ещё впереди.
И надменное сердце стучало, как молот,
в сладко дышащей всеми ветрами груди.
Из Баку - в Красноводск и пески Небит-Дага -
к Ашхабаду, что взмыл из руин, как цветок,-
с озорным упоеньем и гордой отвагой
я спешил покорять заповедный Восток.
Охламон, недоучка, хвастливый задира,
доморощенный этакий «Жак Паганель»,
не познавший, что многие гении мира
не смогли разгадать тайны этих земель.
Но, плевать! Как Земля, устремляясь за Солнцем,
чередует под ним холода и жару,
так и сам я, за Вамбери – первопроходцем,
непременно открою с в о ю Бухару.
Но, конечно, не сразу, не одномоментно.
Нужно чем-то для жизни пополнить карман.
И пришлось попахать на вокзале Ходжента,
на кирпичном заводе твоём, Наманган.
А затем побродив пару дней по Коканду,
хоть чертовски устал, но по-прежнему, рад,
к Бухаре – через краткий приют Самарканда.
Сел на утренний поезд и вот – Самарканд.
Там я долго стоял у могилы Тимура,
вспомнив, как в Сорок первом зловещём году
раскопали её «просветители» сдуру
и накликали этим лихую беду.
А ведь было преданье, что если посмеет
кто-то дерзко нарушить державный покой,
то, взорвавшись от бешенства, мир озвереет
и невинная кровь будет литься рекой.
Может, правда, преданье?
Но так ведь и было.
И смертельным проклятьям подверглась Страна.
Второпях с перепугу закрыли могилу.
Да уже опоздали.
Взъярилась война!
Осторожной рукой я гробницы коснулся
и тотчас же отпрянул, почувствовав страх,
будто в гибельной мгле саркофага очнулся
и на миг содрогнулся встревоженный прах…
Азиатское время промчалось всевластно.
Но живёт в душе каждый счастливый момент.
И была Бухара – обретённая сказка,
и был яркий, чарующий, жаркий Ташкент.
Возвращался туда потом в разные годы,
столько памятных мест, где сумел, посетил,
но т о г о ощущенья любви, и свободы,
и былой сумасбродинки не ощутил.
Значит, так суждено.
И не даром плетётся
в каждой жизни своя судьбоносная нить.
Что ушло, то ушло и уже не вернётся,
что когда-то утеряно – не возвратить.
Но хоть круче с годами житейское бремя
нагружает натруженный горб бытия,
так же манит меня Азиатское время -
безоглядно рисковая юность моя.