Х и в а
Сквозь года, сквозь века разносилась молва,
облетая, как ветер, любые пространства,
что в далёких песках процветает Хива –
золотая столица Хорезмского ханства.
Чингисхан… Тамерлан… убивали и жгли.
Чёрной кровью насквозь пропиталась пустыня.
Но, смыв пепел и кровь в волнах Амударьи,
возрождалась Хива, обретая твердыни.
И по зову сердец, через тысячи лет,
из Ургенча на мощном шикарном «Саабе»,
я и друг мой, известный узбекский поэт,
прикатили сюда, как «Хайям» и «Саади».
В близлежащих садах расцветала джида.
Сонный город лежал в лунной неге и бликах,
и,как в древности, тихо плескалась вода
в городских махалях, в неглубоких арыках.
И поднявшись на самый большой минарет,
и с его высоты озирая низины,
мы с душевным волненьем встречали рассвет
под гортанную песнь старика муэдзина.
И не мог отвести я восторженный взор
от того, как меняется в солнечном свете
бесконечный, бесчисленный жаркий узор
распростёртых внизу медресе и мечетей.
А мой друг, осторожно спускаясь назад,
от небес вниз, к земле, по ступеням опасным,
вдруг сказал, что и тысячам шахерезад
не дано описать эту дивную сказку.
Да и я растерял все благие слова
(только ахи и охи – одни междометья).
Ты меня навсегда покорила, Хива,
уведя в свои прошлые тысячелетья.
У твоих неприступных торжественных стен,
где привольно и шумно раскинулся рынок,
я был просто сражён и позорно взят в плен
неземной красотой твоих юных хивинок.
Пусть тебя обуздал современный прогресс,
пусть среди куполов и надгробий надменно ,
создавая железный разрозненный лес,
торжествующе вздыбились телеантенны.
И по улочкам узким, грозяще рыча,
пробираются чопорные лимузины…
Но всё так же, как в древности, звонко кричат,
на молитвы сзывая, твои муэдзины.
А народ, как повсюду, в трудах и делах.
Воздух жарок. И туи по-девичьи статны.
И мне вдруг показалось, что добрый Аллах
распростёр над Хивой свой покров благодатный.