***
Zyjemy na dnie ciala. Na samym dnie grozy.
Rzezbi nas glod cierpliwy i tna biale mrozy.
U okien przystajemy. Noc za oknem czeka
i smierc sie jezy cicho, gdy czuje czlowieka.
I topniejemy z wolna. Nie patrzmy sobie w oczy
na drugi dzien. Znow czlowiek utopil sie w nocy.
To nie jest smutek wiary. To serca tak siwieja
i stygna coraz, stygna, z miloscia i z nadzieja.
Wiemy tylko. To wiemy: w ostatnim snie cierpienia
jest dom rzezbiony w sloncu, a pod nim ciepla ziemia,
i tam strumieniem jasnym jak przezroczystym mieczem
odbici — rozpoznamy twarze ciagle czlowiecze.
***
Живем на дне тела. На самом дне угрозы.
Режет мученьем голод, сечет белым морозом.
Стоим у окна часами. Ночь за окном поджидает,
и смерть выпускает жало, ежится, подстерегает.
Истаиваем постепенно. Не смотрим друг другу в глаза
наутро. И топимся в ночи, не зная, что сказать.
Это не горечь веры. Это сердце седеет,
любовь и надежда стынут, чувствуем, как холодеют.
Но знаем. Это мы знаем: в последнем сне терпенья
откроется солнечный дом, под ним будут теплые земли,
и там, как в мече прозрачном, в струящейся горной речке
узнаем в своих отраженьях – лица вновь человеческие.