Где-то в тундре рыдают шаманы,
депрессивно камлаются бубны.
Их духовно-душевные раны
тяжелы в заполярные будни.
И не весело оленеводам
от смурного шаманского воя.
Ведь теперь под сомненьем погода
и моральные как-бы устои.
Может, духи открыли шаманам
что-то страшное? Бедствие! Ужас!
Чад по чумам заныкали мамы,
как один все напуганы дюже.
И олени не жрут больше ягель –
аппетит им нежданно отбило.
В общем, в стойбище сплошь передряги,
всем тревожно, хреново, уныло.
Что случилось? – спросили шамана,
что у чума лежал одиноко –
Расскажи-ка ты нам без обмана,
в чем причина печали глубокой?
Что за хрень приключилась нежданно?
Может, духи чего нашептали?
Мы же типа твои прихожане,
нам не чужды шамана печали.
Внял шаман уговорам народа,
разлепил утомленные вежды.
И развеялась будто погода,
и в сердцах засияла надежда.
Но рассказ не отвел от прорухи,
не беспочвенны были тревоги.
В ожидании замерли духи,
в нетерпении гикнули боги.
Молвил хрипло шаман вопрошавшим,
словно диктор печальную сводку:
«Горе нынче в селении нашем –
в магазине закончилась водка.
Без воды этой огненной славной
не являются духи по зову.
Как теперь мы узнаем о главном?
И ваще с бодунища хреново.
До других магазинов вся тыща,
или несколько тыщ километров.
Кто нам воду святую отыщет,
чтоб печаль унесло нашу ветром?!»
Не опишешь такое в фольклоре,
не забудется долгие годы,
как с шаманом сплоченные горем
зарыдали вдруг оленеводы.