Недели три говел я на диете;
когда «исчезли пасмурные дни»,
за каждый день пожарил по котлете,
пусть подождут, пока меня они.
По два сварил на каждый день пельменя,
чтоб получилось ровно сорок два;
и чтоб не портить мне стихотворенья, -
добавил семь, чтоб пухла голова.
Почти кило поджарил я свинины,
с грибами, майонезом и лучком;
баранины добавил, осетрины,
залил я гренки свежим молочком.
Открыл я прошлогоднего компота,
нарезал очень меленько салат;
не выступало, чтоб в процессе пота,
стянул одежду и залез в халат.
Заначенный коньяк достал в кладовке, -
Я три недели сух был, не три дня!
Сварил креветок я две упаковки…
Остановить не смогут уж меня!
Отбросив комплексы и все приличья,
(Эстеты! Вам придётся потерпеть),
как лев на бедную свою добычу
набросился на хитрую я снедь.
Летели шелуха, очистки, кости;
Коньяк вливался, пока весь не влил.
И если бы нагрянули вдруг гости, -
клянусь, буквально б каждого убил!
Всего лишь час спустя, я на диване,
вдыхая дым любимых сигарет,
свербел: «Поэт должо;н говеть в нирване!»
Да чёрт с ним! Знать сейчас я – не поэт!»