Я тону в красоте.
Рукавами соборов она оплетает меня,
и беззвучным движением скорых,
и мерцанием звёзд в темноте.
На молчанье слова променять -
пузыриться почти перестанут они
на глубине.
Погрузиться совсем - тишиной можно будет почтить
все века. Так прозрачна их толща!
Глаза перестало щипать, и луч солнца
играет сквозь воду зеленую на позолоченной ржавчиной
старине.
Отрастают жабры.
Вместо ветра - тягучая тяжесть всё видевшей пыли столетий,
больше не слышно ни возгласов, ни междометий,
не задыхаешься больше, на бывшем "не трогать чужое" виднеется
собственный отпечаток.
И не пугает синхронность движений макабра -
вчера, и сегодня, и завтра становится он лишь бачатой.
Когда-то ступни достигнут дна.
Наслаждением будет идти по нему босиком,
по камням и песку,
каждый в сторону взгляд будет радостным - этот знаком!
И другой дом, и тот, и собор с разукрашенным звёздами потолком,
и алькасар с чешуйчатой башенкой наверху
и золотистая каменная стена.
Это будет один большой дом.
Светить будет призрачная луна
размера мяча.
Ее можно потом даже будет забросить в кольцо обручальное с временем
сгоряча.
Вместо горелки солнце зажечь, но следить как всегда,
чтоб не выкипел чай.
А история разом из окон огромных
будет видна.
И кто помнит, что вместо надежности дна -
слой окаменевших водорослей?
И тонуть можно глубже ещё.
В сердце, сгоревшем от красоты невозможной, поворошить углей.
Открытиям вести счёт.
Но не надо прислушиваться - вечно бормочущей сказки скорей пусть падёт
спасительная тишина.