Где ночь легка, однако глубока,
И цокотом звенит издалека,
Лечу впотьмах петровским иноходцем,
Но конь троянский в глубине колодца
Все ждёт меня, желанного дружка.
О, улица моя, ты не моя,
Испорчена родная колея.
Лирически во тьме подходят трое,
Чтоб закурить и разделить со мною
Кирпич краеугольный бытия.
Фонарь под глазом создает уют,
Но электричества недодают,
Твердят, как попки: — Выход есть из мрака.
Затем печальной павловской собакой
Глядят в глаза
И стылой правдой врут.
Я снова трезв,
А Родина — пьяна,
Белугой поднимается со дна.
Не мы немы, — ревёт она в испуге.
Уже не плавники, ещё не руки
Разводит в изумлении она.
Плывёт, отдав концы, за край угла,
Там, где земля полынью изошла
И лучший выход — притвориться снулым.
Река не спит,
Она не утонула
В той женщине, которая метла.
Да есть ли, право, совесть у меня?
Нырнуть в канал?
Желания звенят:
Попить, поесть
Шампанского и мидий,
Игриво обновить набор хламидий...
Зимой каналам не до человеков.
Кричишь в тоске: — Аптеку мне, аптеку!
ОтдАл бы за аптеку полконя!