Здесь страшно, здесь – игра всерьёз;
Кто ввысь уйдёт, а кто судьбу пропьёт
за вечер хоть; не понарошку, так,
запросто – и лишь желвак
задёргается от молчания:
Молчи.
Здесь молча
продают холсты. Слеза
небритою не тиснется щекой –
все пересохли слёзы,
все цветы,
вдыхая запах рвоты и мочи,
обочин запах,
запах неудач.
И всё ясней
становится на донышке:
in vino veritas! – кричат.
Не верить –
выживать
сюда идут,
от ночи к ночи чернота черней,
прямей судьба. Кого-то ждут,
ну а тебе от дома до метро
измерить холод – вот
достаточная доза одиночества
На сутки. Пить
здесь ¬– метафизическое:
пить, закрыв глаза,
закрыв глаза на всё,
все распродав холсты, когда иссяк карман –
под утро
станет всё простым.
Сквозь туман
проступят смерти серые гонцы,
покорные, как иноки, к тебе
явившись на поклон.
И молча
встретишь их; и, посидев,
уйдут. Ощупаешь, притихнув, седину –
как много не успел…
И бел
твой путь всё более, всё меньше в нём
людей, всё дальше ты
от них:
под вечер на углах,
на мостовых,
и в переходах, что заплёваны
фонарным стылым светом,
всё растёт,
растёт всё, множится гитары дикий плач,
и страшный и смешной,
хмельной от неудач.
Как крик – молчание,
к крик, застывший ртом,
молчание растёт (ты снова – в хлам) –
кругом;
повсюду, обступив, явился
Ты, Боже! – Голы мы.
Ударь в нас, посильней, до слепоты –
И зазвеним, как колокол,
Наполненные
От пустоты.
10. 2007