осень. мухи на север подались
курлычат, сволочи, под потолком;
одна, такая здоровая...
как, помнится, была у меня женщина...
ничего. только страшно худая в одежде когда.
без одежды - ничего, ладно.
всё заботилась, вокруг меня жужжала...
а потом улетела на север;
сказала на прощанье:
прости, улетаю за длинным рублём,
а когда прилетела обратно, сказала:
длинный рубль на заменит твоего длинного носа;
но я был не женат; как она всё жужжала:
мол, в твоём доме не хватает уюта,
давай, я тут занавесочки - зачем ты меня показываешь соседским мальчишкам?
а я, ведь, не специально, пусть смотрят, пацаны -
тоже словно мухи кружат вокруг неё,
мне кажется, мёд могут из неё добывать,
а мне уже, честно, хочется только покоя,
потому не позволяю ей разводить у меня дома уюты:
ведь уюты, как мухи, будут вечно жужжать и зимою,
от них не избавиться...
вот... я её потерял: она меня бросила так жестоко,
когда я ей дверь не открыл;
как жестоки эти женщины...
стоит их не впустить - и они всего через год изменяют...
нет, где ж справедливость...
я нарочно дверь всего на три оборота закрываю,
а форточку вовсе не закрываю:
она не влетает с мухами...
только смех её слышу из окна напротив,
там её пацаны заряжают уже полгода,
обо мне она, неверная, вовсе забыла,
ходит, гадкая, свой живот довольно гладит...
какая-то даже не муха, а вобла и стерлядь...
с икрою уже;
а я вечно несчастен, две каких-то абсолютно незнакомых девчонки
словно мухи жужжат на моих простынях,
я их хлопаю своей старой газеткой по попам,
будто мух, снова и снова, потом мажу липучкой пятисотрублевой,
и гоню в дверь...
а из соседней квартиры эта бывшая муха моя вылетает,
вся цветёт, словно розочка или сирень,
на девчонок моих и не глянет, не заревнует...
я один остаюсь; и мухи собираются снова в косяки, улетают на север.
***