*
К проявленью зимы всё готово внутри и снаружи –
как прогулка меж лесом и домом, и домом что дальше
всех домов – в горизонте – зашит, и не знаешь, а веришь
то, что стужа внутри, развернётся за бабочкой пашней
или тело твоё загорится меж яблони свечек,
разгибаясь водой всё темней или дробней любого столетья
и останется наледь и с ангельских перекличек
полетят в снегопаде – у брайля взаймы будто взятые – перья.
И ты видишь сквозь веки, что небо хрустит между пальцев
у деревьев или по веткам наколотых ижицей цапок
снегирей – а услышишь и ангел окажется прежним,
в речь и тени её удлиняясь – небрежен, но близок и хваток.
Если ты посредине зимы и готов к опознанью –
кто листает тебя, как столбы верстовые и почту
и ведёт по тебе ледяные гудки паровоза?
что возможно и верно, хотя, вероятно, неточно.
Всё ведёт в глухоты и дождя винтовую коробку –
в перерывы густых облаков, будто кадр обезвожен
или вставлен ты был в снегопада подложную лодку
потому что отсюда совсем этот кадр невозможен.
Наклонишься к зиме или к наспех отброшенной ветке,
чья железная заперта дверь, чтобы время себя совершило,
и меняешь себя неизменно и неотменимо,
доливая земли или глины в проявитель из света и тмина.
Там дорога мелькает, как остров, по кругу смеркаясь
всё быстрей, и быстрей слова стрелка – своих называний
не припомнишь, но выгоришь скороговоркой,
потому что был мир, словно эхо и столп,
возведён из твоих откликаний.
Это степь извлекает тебя, как тропу из кармана
или рамы внутри человека – и гремят её ставни
или небо вглубь птицы спустилось отверстою раной –
то прижмётся всем лбом, то, как степь проявляясь отпрянет.