Богданов
«Ты бы сходила к Богданову больницу, - укоризненно сказал мне знакомый поэт, - одиноко ему там, ох как одиноко...»
«А как называется больница, где ему, ох как одиноко?» - спросила я, слыхом не слыхавшая о новом местонахождении нашего сильно пьющего друга.
«Называется психиатрическая, и впредь, если кто из нас, поэтов, попадет в больницу, не выясняя название, собирай передачу и топай именно туда, - ответил знакомый поэт. И, собрав передачу по своим средствам, то есть достаточно скромную, я потопала в психиатрическую больницу. Скорой встречи ничто там не предвещало, но после полуторачасового ожидания я увидела Богданова, быстро идущего ко мне по больничному коридору. «Принесла?» - спросил он, минуя приветствие и дружескую улыбку. «Что принесла?» - вопросом на вопрос ответила я. «Пожрать!» - выкрикнул озверевший от моей тупости поэт и нетерпеливо затопал ногами, рискуя проломить хлипкие больничные половицы. Я протянула ему нехитрую мою передачу, и тут же, пренебрегая всякой очередностью, с несвойственной ему жадностью он съел шахматное печенье, тихоокеанскую селедку и плавленные сырки «Дружба». Пояс халата его при этом развязался, и от вида короткой, грязной ночной рубашки в сердце мое привычно вошла игла болезненной жалости. «Где еще?» - сказал он, не отрывая взгляда от совсем исхудавшей моей сумки.
«Больше ничего нет, принесу в следующий раз, принесу обязательно, Славик,» - желая загладить нечаянную вину свою, сказала я.
«Проваливай,» - угрюмо произнес этот аристократически красивый , отмеченный безупречностью манер мужчина, и резко развернулся с единственной целью уйти. Но, словно вспомнив о чем-то важном, о чем-то не терпящим отлагательства, остановился и, достав из кармана аккуратно свернутый тетрадный листок, протянул его мне, сопроводив многозначительными словами:
«Передашь куда следует.» И затравленно оглянувшись, бросился бежать по больничному коридору.
Ходила я к Славику пока не остановилось доброе его сердце, пока не зарыдала в небесах благородная душа его. А тетрадный листок, заявление куда следует, оставила у себя. И до сей поры иногда читаю о том, как Славик, будучи пьяным, спал в парке, где неизвестные надругались над ним. И все бы ничего, но вследствие надругательства он забеременел, а это указывает на необходимость найти виновников и потребовать с них алименты, столь необходимые для грядущего его дитя. И смеюсь, и плачу, и глажу тетрадный, превосходным почерком исписанный листок, еще одно доказательство вечной трагикомедии жизни, в которой смех и грех всегда едины.