Всё сводится к прозрению мгновенья,
и к боли резкости углов,
и горечь силы вдохновенья,
и вечность музыки без слов.
Ведь клавиши лишь только инструмент,
а ноты – это просто звуки.
Когда, в какой момент,
по клавишам господь приходит в руки?
На небеса нет торности дорог,
но хрупкость пальцев выше плеч атланта,
нас всех когда-нибудь услышит бог,
но с нами говорит он языком таланта.
С надеждой лица на восход,
жизнь перед вечностью преклонна,
но гениев исход,
и потому душа в словах безмолвна.
Свет от Шекспира наважденья:
в побег итоги листопада,
и мысль эпохи Возрожденья –
в эпоху вечности распада.
И в эти мысли влипнуть сдуру,
искать, и комкать на губах ответ,
любить, и женщины точёную фигуру,
и неприятеля в прицеле силуэт.
Себе казаться, прочим слыть,
делить судьбу, как ложе,
и с тем, что может быть,
и с тем, что быть не может.
Летит пчела, и теплиться свеча,
и эта связь, возможно, будет дальше,
когда чуть тронешь слово невзначай,
и отзовется искренность без фальши.
Во всём начало и исход,
в боль – отболевшее когда-то,
как будто смотришь на восход,
в часы вечернего заката.
Где слово храм, где слово скит,
где юность прёт из джинсов рваных,
где скрипка с богом говорит,
почти на равных.