Чудо-августом землю накрыло.
Тишина, вышина, благодать.
Я гуляю с приподнятым рылом,
чтоб желанье успеть загадать,
и улыбкой своей муракамной
вышибаю мозги у девчат.
На берёзе – пустые стаканы,
красный, белый и синий торчат;
под берёзой – троянские толщи.
Спотыкаюсь о камень (етить…),
но хромаю, несломленный, в общем,
да и рыла нельзя опустить.
Космонавты, моргая для виду,
видят сны о зелёной траве.
Посылаю привет на орбиту
зажигалкой за десять лаве.
Хорошо, хорошо, хорошечно
после пары Жатецких Гусей,
на планету супругом возлечь бы,
и уснуть по вечерней росе.
Вон, смотри: необъятные копи,
чем дипломили – тем и копай,
и страну мою Боря не пропил,
и с горы не спустился бабай,
и лабаю в ракушке на танцах,
а на палка четыре струна.
Нахрена мне тогда просыпаться.
И действительно, вот – нахрена?
Рано утром жопастая тётка
в белорусском трико Одедас
натрезвонит ментам о находке.
Прокурор нарисует отказ
в возбуждении дела. И быстро,
не под музыку – встречу своих,
после дождичка, под коромыслом,
окликая чужих журавлих.
Так и кану – конечно же, кану
в чернозёмной длине-глубине.
Лишь прибавится пара стаканов,
и заплачет берёза по мне.